— Черт побери! — воскликнул он. — Вылитая Софи! — И он рассмеялся, только смех этот показался мне совсем невеселым. — Поди сюда, Юнис, и поцелуй меня.
Я послушно подошла и наклонилась к нему. Но он захотел посадить меня к себе на колени, и мне было очень неловко, потому что, даже когда я была маленькой, папа никогда меня так не ласкал.
— Ну, прелесть моя, — сказал дядя, — какая у тебя ко мне просьба? Ей-богу, я готов обещать тебе все что угодно.
Когда он сказал это, я вспомнила царя Ирода[14] и грешную танцовщицу[15], и мне стало страшно, но потом я собралась с духом, как царица Эсфирь[16], и рассказала, какая нужда привела меня к нем», и даже заплакала, когда объяснила, что моему отцу грозит тюрьма, если никто ему не поможет.
— Юнис, — ответил дядя после долгого молчания. — Я хочу предложить тебе и твоему отцу один договор. Он украл у меня мою любимую сестру, и я больше никогда ее не видел. Детей у меня нет, и я богат. Если твой отец отдаст тебя мне и откажется от всех своих прав — даже обещает никогда с тобой не видеться, если я того не пожелаю, — тогда я заплачу все его долги, а тебя удочерю.
Не успел он выговорить все эти слова, как я отпрянула от него — ни разу в жизни я не испытывала такого гнева.
— Это невозможно! — воскликнула я. — Мой отец от меня не отречется, и я никогда его не покину!
— Не торопись решать, Юнис, — сказал он. — У твоего отца есть две другие дочери. Даю тебе час на размышление.
Он и его жена вышли, и я осталась одна в красивой гостиной. Мое решение было твердо с самого начала. Но пока я сидела перед жарким огнем, мне показалось, что все холодные унылые дни надвигающейся зимы собрались вокруг меня, наполняя леденящим холодом теплую комнату, прикасаясь ко мне ледяными пальцами, и я задрожала словно от испуга. Тогда я отрыла книжечку со жребиями, которую подарил мне наш пастор, и с тревогой поглядела на множество билетиков, которые в ней хранились. Я нередко прибегала к ней, но не получала ни ясных советов, ни утешения. Я все таки решила вынуть билетик, и на этот раз он гласил: «Не падай духом!» И я почувствовала, что решимость моя укрепилась.
Когда час истек, вернулся дядя и стал меня убеждать, мешая уговоры и мирские соблазны с угрозами, пока я, наконец, не осмелела и не ответила на его хитрую речь.
— Грешно, — сказала я, — искушать дочь, чтобы она забыла своего отца. Провидение дало вам силу облегчать печали ваших ближних, а вы стремитесь лишь увеличить их бремя. Лучше я буду жить с отцом в тюрьме, чем с вами во дворце.
