Кто таков? — безапелляционно спросил Олег. — Очередной хвост? По виду из колонии для малолетних. — Ох, боюсь я, как бы этот хвост не начал вилять собакой, — неожиданно для себя ответила я. — Вот как? — и он больше не сказал ни слова, но помрачнел явно.
Дальше больше. И насколько больше — ни словом сказать, ни пером описать! Являюсь назавтра домой с работы и что я вижу? Сидит у нас Николай, беседует с моим папашей! Покручивает Артемий Иванович ус, лукаво поглядывает на юнца. А тот сидит, как аршин проглотил, на меня не взглянет.
— Вот, дочка, жених к тебе явился, с доставкой на дом. Человек положительный, специалист по холодильной технике во фруктовом совхозе. Так что будем с витаминами. Между прочим не пьет, не курит. Сержант запаса. — И что же, папанечка мой дорогой, я буду делать там в совхозе? — спокойно спрашиваю. — И какое приданное за мной, матерью-одиночкой, ты даешь, чтобы согласились они взять меня за себя?
Юнец передернул плечиком, отметая шутки, и без тени смущения заявил:
— А зачем вам, Анастасия Артемьевна, терять свою квалификацию, к нам в Яблочное ехать? Тем более, что экскурсий у нас не водят. Я сам к вам сюда перееду. Руки у меня растут, откуда положено, без дела не останусь. Семью прокормлю.
От такого серьезного поворота ситуации напал на меня нервный смех. Смеюсь, не могу остановиться: все продумал! — а сама размышляю: а вдруг это то самое — живое и настоящее, не по регламенту? И спрашиваю:
— А как же уважаемый Николай, вам угодно сюда въехать, не имея убеждения в моих к вам чувствах? Он повернулся ко мне всей грудью, вбил мне глаза в глаза, как копья, и спокойно изрек: — Будут ваши чувства, куда им деваться. Улыбнулась я, потупила глаза и спрашиваю: — Где изволили остановиться? — На вокзале. Пока. Вздохнула я и спросила: — Что ж вы, папаня, жениха чаем не потчуете?.. И тут приходит матушка моя с Максимкой, уставляет стол чайным набором с булками и вареньем, и садимся мы все вокруг белой скатерти по-семейному. И наливает себе Николай чай из чашки в блюдечко и дует в него преспокойно, чтобы остудить, и пьет его не торопясь, по-хозяйски.
— Так для чего ж я вам нужна, Николай… — Николаевич, дополняет он и молчит. Помолчал и изрек: — Нужна. Жизни мне без вас нет.
Тоже наливаю чай в блюдце, прихлебываю и размышляю: ему нет жизни, ему. До чего же отличается он внешне от международного журналиста Ипполита и до чего же внутренне похож на него! Опять только о своих нуждах и желаниях… Снова я как прилагательное к этому существительному. И скучно мне стало, и спокойно, и тоскливо, и перестала меня волновать его неземная страсть. Всплеснулось было ретивое и улеглось. А может, все-таки себя проверить? Может быть, не отказываться от конструктивной работы с ним, а вдруг материал — благородный и не прощу себе после, что прошла мимо такого бриллианта?
