Будущее князя Алексея Михайловича Иванова решится на протяжении нескольких недель, думал Соловский. Либо мальчик изгонит из памяти сцену в лесу у Барышни, забудет, кто он такой, откуда родом и кто его родители – тогда все будут считать его беспризорником, усыновленным Григорием и Натальей Соловскими, – либо он откажется забыть свое прошлое и окажется в сумасшедшем доме. Будь что будет, решил Григорий.
Соловский был родом из Сибири. Он вырос в суровом климате, и это, наверное, определило его характер. Последние годы он жил в Полоцке – его жена была из тех мест. Здесь уже не было тех трескучих морозов, от которых, казалось, промерзают до самых сердцевин даже гигантские сибирские кедры, зимы были короче и мягче – но все равно, Соловский остался в душе сибиряком, и всякий раз, когда к ним приходили друзья, после горы сибирских пельменей и нескольких стаканов водки Григорий начинал бить себя в грудь, доказывая превосходство сибиряков над белорусами.
– В Сибири, – говорил он своим зычным басом, – минус сорок – это не мороз. – Он делал небольшую паузу, убеждаясь в том, что собравшиеся внимательно слушают его, и продолжал: – Сто верст – не расстояние, пол-литра водки – не выпивка. – Он подливал в стакан водку, залпом осушал его и, улыбнувшись, добавлял: – А сорок лет – уже не женщина. – Собравшиеся громко хохотали, но сам Соловский относился к своим словам вполне серьезно.
Он вспомнил это присловие и сейчас, когда его старая кавалерийская лошадь с трудом находила дорогу в снежных вихрях. Снежные хлопья обжигали леденящим холодом, и бедное животное то и дело вздрагивало и спотыкалось. Соловский посмотрел по сторонам – его солдат почти не было видно за вьюгой. Соловский чуть привстал в седле, поправляя шинель – ему доводилось видеть в юности и не такие бураны… Надо было спешить в Дворск.
Он плотнее укутал мальчика полой шинели – Алеша сидел молча, не двигаясь, и Григорию даже показалось, что он не дышит. Соловский вспомнил свое детство и еще раз подумал, какая странная вещь судьба – он, потомственный сибирский крестьянин, убежденный революционер, командир Красной Армии, спасал от смерти сына и наследника одного из самых знатных аристократических родов в России.
Григорий родился за десять лет до конца прошлого века. Он был пятнадцатым ребенком в семье сибирского крестьянина, прожившего всю свою жизнь в одной деревне и связанного родственными узами чуть ли не со всеми односельчанами. Мать Григория приходилась троюродной – а может быть, четвероюродной – сестрой его отцу. У отца было шестнадцать детей, лишь пятеро из которых дожили до взрослого возраста. Матери так и не суждено было стать бабушкой: выйдя замуж в шестнадцать лет, она умерла в тридцать пять. В последние годы жизни выглядела глубокой старухой.
