Стройные обводы и высокие борта «Комсомольца», доселе казавшиеся нам если не красивейшими, то уж во всяком случае красивыми, на глазах теряли свою привлекательность. Когда наш буксир подошел к борту корабля, мы, пользуясь шторм-трапом, забрались на шкафут (средняя часть корабля). Построились на палубе. Встретил нас старший помощник командира корабля Апостоли. Он объявил:
— Размещаться будете в самом кормовом, восьмом, кубрике. Рады вашему прибытию, прошу устраиваться, а после ужина не откажите организовать в две смены погрузку угля. Смену производить через четыре часа. Завтра получите в заведование часть гребных судов, полуют и шкафут, один борт шканцев, помещения полуюта и кое-что еще для ухода за ними. — После этого он обратился к Луковникову и попросил иметь в виду, что кроме четвертого трюма курсантам придется грузить уголь и в третий, а может, и во второй: Надеюсь, курсанты, комсомольцы-добровольцы покажут всем пример. Прошу быть свободными.
Одетый во все белое, в белых перчатках, Апостоли легко взбежал по трапу и энергично зашагал в сторону бака (носовая часть корабля).
Уж на что наш курс был боевой, неробкий, виды видал и работы не боялся, но старпомовская тирада окатила всех будто холодным душем. Романтические иллюзии окончательно развеялись.
Нам предстояло поднимать уголь из трюмов барж вручную на большую высоту. К тому же мы не могли взять в толк: зачем грузить уголь в трюмы, да еще не изолированные от жилых помещений, куда угольной пыли набьется столько, что и за несколько дней не вычистишь, когда на корабле есть специальные угольные ямы, расположенные вокруг котельных отделений? Уж не собираемся ли мы перевозить уголь на Север?
Но служба есть служба. Девять дней и ночей грузили уголь в бездонные трюмы. Особенно трудно приходилось тогда, когда лежа, как шахтеры в шахтах, лопатой, а то и руками забивали уголь во все уголки под самый подволок (потолок) трюма, угольной ямы, чтобы при качке сыпучий груз не мог свободно перемещаться и тем самым создавать опасные крены. Вначале, пока не приобрели нужных навыков, не было числа шишкам, ссадинам и другим «мелким повреждениям». Все мы кляли жаркую погоду. Пересохшая угольная пыль забиралась во все поры, хрустела на зубах, смешивалась с обильным потом. Одним словом, от чертей отличались лишь тогда, когда, сполоснув перед едой лицо и руки, на короткое время чуть-чуть светлели. Мыться как следует не было смысла, охоты, а порой и сил. Кое-как поев, спешили, не раздеваясь, вытянуться на палубе.
