Было сладко. От черники или от любви, не знаю.
— Нацелуемся на месяц вперед, — сказала Тата.
— А потом что будет? Через месяц? — спросил я с надеждой.
— Сто раз успеем забыть! — уверенно сказала Тата.
Как видите, я не забыл. Почему и рассказываю здесь эту историю. До сих пор вкус черники ассоциируется у меня с тянущим душу поцелуем.
— Угораздило же меня, — вздохнула Тата. — Женатый тип.
— И меня, — вздохнул я. — Дитя эпохи. Ничего романтического.
— Сам ты дитя эпохи. Балбес, — сказала Тата с любовью.
— Я, между прочим, на десять лет старше тебя, — заметил я.
— Поэтому и балбес, — сказала Тата.
Я хотел обидеться, но не обиделся. Просто девушка не знает других слов. Никто ей не намекнул в свое время, что есть такие слова: милый, хороший, любимый и так далее.
— Сено-солома, — вздохнул я, поглаживая Тату по щеке. Прицепилось ко мне это словечко!
— Сено-солома, — печально согласилась Тата.
Мы вернулись к нашей столовой. Там уже шла раздача денег. Дядя Федя норовил получить дважды.
— У меня долги большие! — кричал он.
Решили ехать на вечернем поезде, а пока устроить общий пир. Купили, чего надо. Вера с Надей за две недели прилично научились готовить. Они сделали нам харчо и жареную телятину с гарниром. Управляющий напоследок раздобрился на телятину. Мы ели, пили, поднимали тосты и чествовали ударников.
Лисоцкий был единственным, кто до этого момента соблюдал сухой закон. Но зато на прощальном банкете он взял свое. Дядя Федя ему подливал, не забывая и себя. Они вскоре стали похожими друг на друга, как близнецы. Оба с красными лицами и еле сидят.
Когда все вино выпили, Лисоцкий захотел сказать речь. Он забыл, что уже говорил в начале.
— Я скажу р-речь! — заявил он. — Я все равно скажу р?речь! Я р-речь сказать хочу!
— Да скажите ее, речь эту! — взмолилась Наташа-бис. — А то забудете.
Лисоцкий встал и сказал:
— Р-речь! Если кто обидится — тут нет таких! Нет! И все… Молодцы!.. Этот Петр Николаевич, мы его знаем. Знаем?!.. Я ему говорю, чтобы ни-ни!..
Лисоцкий погрозил мне пальцем.
— Ни-ни! Понятно?
Внезапно его унесло из-за стола в поле. Это он выпрямлялся. Дядя Федя его поймал, и они общими усилиями нашли положение равновесия.
— Ни-ни! — продолжал Лисоцкий. — И что вы думаете? Поди сюда, Петр Николаевич, я тебя поцелую…
— Завтра, завтра, — отмахнулся я. — В городе.
— Хорошо! — согласился Лисоцкий. — Какую женщину увел, подлец!
И Лисоцкий сел.
— Тату? — хором спросили наши девушки.
— Та-ату! — передразнил их Лисоцкий. — Тата ваша… Тьфу!
