…Говорили мне, что нашли средство возбуждать слонов, которым противостоят быки или носороги, заставляя их выпивать перед битвой отвар риса или камыша; те, кто работает в Колизее, предпочитают всаживать им в бока горящие факелы, это развлечение пользуется большой благосклонностью публики. Я нахожу эти игры слишком жестокими, однако, как говорят, они обеспечивают мир и спокойствие в империи… Надолго ли, мой дорогой Данаций? Тем более что отлавливание хищников становится делом все более трудным, если учесть то, что происходит. В иных районах некоторые из них совсем исчезли, как, например, гиппопотамы в Нубии, месопотамский лев, слоны в северной Африке, откуда я тебе пишу.
Мне пришлось объездить множество районов… и организовать не одну охоту на зверей, чтобы ублажить нашего императора, — он получит несколько сотен гепардов, пантер и львов, две сотни буйволов, а также страусов и антилоп для своих зоосадов. У него уже более одиннадцати тысяч животных, так что сторожа в его зверинцах не страдают от безделья…
Более двадцати моих людей были ранены или убиты, нам пришлось сразиться с доброй сотней хищников, настолько разъяренных, что взять их было трудно. Я попросил императора выслать мне подкрепление, ибо я вынужден уехать на юг, чтобы ловить слонов, носорогов, гиппопотамов и, может быть, нескольких жирафов, коих он очень любит…»
Во времена императора Тита при праздновании открытия Колизея на арене было убито за один день 5000 животных. И подобные мероприятия (немного меньшего масштаба) происходили по всей империи годами и десятилетиями. Хлеба и зрелищ! Масштаб государственного патернализма был таков, что империя успешно уничтожила целые виды крупных животных — североафриканского льва и североафриканского слона (они были чуть мельче привычных нам — именно на слонах этого вида Ганнибал переходил Альпы). Римские арены просто съели этих представителей фауны…
Впрочем, до этого еще далеко, а сейчас вернемся к истокам и ментальным различиям Города и Деревни (античности и аграрности)…
В деревенской империи город воспринимается крестьянским населением как место, где сидит царь и его двор — аппарат насилия и отъема налогов. Психологически здесь город отделен от народа: «Город — это не мы». В античности же город, напротив, есть равное место для всех равных. В урбанистической цивилизации, в отличие от цивилизации деревенской, граждане и государство друг другу не противостоят. Потому что при полисной демократии граждане — это, собственно, и есть государство.
