Да, мрачен и суров был старый Курт Мольтке, и первопричина этого крылась, строго говоря, не в одних лишь событиях дней последних. Давно уже, словно гвоздь в пальме, гнездилась на сердце у него тревога, с тех самых пор, когда какие-то сволочи принялись рубить леса по всему бассейну Амазонки. Лихо взялись за дело, с тракторами и бульдозерами. Этак можно в чистом поле остаться, без штанов, во всей красе, на виду у мировой прогрессивной общественности. А хвалиться, честно говоря, особо нечем. Не осталось ни чести, ни совести, ни любви к фатерлянду — курсанты не верят ни в бога, ни в черта, ни в фюрера. Что ни выпуск — бандиты, террористы, дезертиры. Какая там великая Германия, какая там, к чертям собачьим, Шангрилла… Кстати там дела тоже не хороши. Уроды русские взорвали над Антарктикой бомбу, нарушили тем самым озоновый слой, и теперь на Южном полюсе повышена температура, что приводит к таянию материковых льдов. По слухам капает уже в бункере у фюрера, и ходят разговоры о предстоящей эвакуации. А куда сунешься с арийской-то идеей, если джунгли вырубят и льды растают? Разве что на Луну. А все же хороша задница у этой русской бабы, сразу видно, Хорст не промах, понимает, что к чему. Чем-то напоминает задницу русской шифровальщицы, что работала с одним уродом из окружения Шеленберга. Ее еще потом отправили в Швейцарию, к нейтралам. Да, русские они все такие, ядреные, задастые, ногастые, буферястые. Как баварки. Те тоже бабы гладкие, в теле… А, кажется, заснула. Ну, баюшки баю.
— Спасибо вам, дядя Курт, — прошептала, не открывая глаз, Валерия, сдержанно, беззвучно зевнула и, повернувшись на бок, очень по-детски положила щеку на ладонь, — за все.
Чтобы он не заметил, что щека стала мокрой.
— Ладно, ладно, спи, дочка, спи, — коротко буркнул Курт, встал, тронул Воронцову за плечо и, резко отвернувшись, быстро пошел из комнаты. Страшный, цвета булатной стали, глаза его влажно поблескивали.
Прошла зима, настало лето, спасибо партии за это. Настала, конечно, не сразу. Сначала была весна с многотрудным открытием, дарвиновскими выгоночными тюльпанами, денежной суетой Восьмого марта, вычурной помпезностью Первого мая и скорбным разгуляевом Девятого. Прибалтика, крестясь, толкала диссидентскую «Айвори флоридейл», цыганки — краснодарскую, еще не разрешенную розу, Михеевна из кафешки — паленую, левозакатанную водку. Тучами роилась мошкара, радостно набухали почки, яблони окутывались благоуханным кружевом, соками нечерноземья наливались озимые. Весна идет, весне дорогу. И вот все это в прошлом, настало-таки лето красное.
