Небольшого бычка, приготовленного для жертвы, держал за рога некий отрок – его волосы были скрыты цветами, плечи, на удивление, широки – Жар не узнал его со спины и заорал ему, безымянному:
– Ну же! Эй, ты! Вали его! Режь! Закалывай! Я жертвы, жертвы хочу!
Отрок же, отпустив вдруг быка, поднял с земли не нож, но сверкающий меч. Жар попятился. Жар схватился за свой, Родовитов… Ягда бросилась в воду.
А Корень тем временем на плоту начал было и в третий раз: «Священный брак сейчас…» И осекся. Потому что и Корень увидел теперь незнакомого отрока. Сбросил отрок цветы со своих волос и чернее древесного угля они у него оказались.
– Кто ты, дерзкий чужак? – крикнул Жар.
– Клянусь Симарглом, чужак здесь ты! – был ответ.
– Я здесь князь! Я здесь милую и казню! – и из пасти уже посыпались искры. – Вот тебя, к примеру, казню! И не медля! Вместо быка пожертвую Велесу!
Люди застыли в оцепенении. И даже появление Родовита – его Мамушка под руку привела, не смог усидеть в дому несчастный старик, – люди едва ли заметили. Люди даже не расступились. И Мамушке их пришлось теснить голосом и рукой. Все взгляды, и мысли, и чувства были там – у подножия громадного истукана.
Жар выдохнул струйку огня, сначала примериваясь, а потом уже с яростью окатил чужака… И тот вспыхнул весь, сразу, будто сухой осиновый лист. Первой вскрикнула Ягда. Она стояла по пояс в реке. Потом закричали Лада и Щука и тоже бросились в Сныпять.
Чужак же в столбе ниспадающего огня стоял невредимо. Не просто стоял. Он шел, нацелив свой меч на их молодого князя. А Жар, их огнедышащий Жар, испуганно пятился. Вот он отбросил свой княжеский посох… Вот снова пламенем обдал чужака и сделал робкий выпад мечом.
А все-таки люди с надеждой вздохнули. Мечи зазвенели. Еще дважды скрестились. И Жар закричал. Меч горящего юноши ранил его в плечо. Жар схватился за рану. Вместо крови сквозь пальцы его засочилось густая, буро-зеленая жижа…
– Не человек, – выдохнул Корень.
И Заяц, стоявший с ним на плоту, испуганно повторил:
– Не человек!
А Жар уже бежал от реки, от горящего чужака, от людей, от Селища прочь. И от ужаса, и от боли, и от пережитого позора он опять изрыгал огонь. И вот уже только по вспышкам в степи можно было его различить.
А когда вспомнили люди о чужаке – должен же был он в конце-то концов сгореть! – их ожидало еще одно потрясение. Он стоял по пояс в воде, широкоплечий, черноволосый, и даже рубахе его от огня не сделалось ничего… Рядом с ним была Ягда. И Ягда держала его за обе руки.
