— Это очень плохо, — серьезно ответил Грязнов. — Придется ждать ее возвращения. Это долго будет?
— Не знаю, — пожал Селезнев плечами. — Женщина… Она-то не под арестом! А что, неужели все действительно так серьезно?!
— Хотели бы и мы это знать… Интересно, а какой подход найдут они? Как думаешь, Александр Борисович?
— Давай сделаем так: ты посиди тут, а я спущусь в машину. И будь на связи. Попробуем максимально исключить риск…
— Евгений Яковлевич, — сказал Грязнов, — у вас есть время. Не теряйте его, берите-ка бумагу…
Глава четырнадцатая И НА СТАРУХУ БЫВАЕТ…
Смотрящим в камере, куда поместили Сиповатого, был худощавый, но ширококостный мужик с выпученными глазами и губастым ртом. Возможно, за эти, чисто внешние, признаки его называли Карасем.
Уже на второй или третий день Карась поманил к себе Сиповатого.
— Слушай сюда, Сипа, — негромко начал он. Кличка Сипа была известна в камере. — У тебя с Боровом-то был базар? До разборок не дошло?
— А чего это тебя, Карась, интересует? — недружелюбно спросил Сипа.
Несмотря на свою грубость и ставшую привычной наглость, он мог, когда хотел, быть и мягким, вкрадчивым. Но свое знакомство, а тем более какие-то дела с Боровом ни с кем обсуждать не собирался. Даже со смотрящим.
В камере бывший капитан старался изображать из себя жертву ментовских интриг. Им надо план выполнять, вот они и метут все, что попадается под руку. Даже заслуженных ветеранов, отдававших свои молодые жизни и получавших за то блестящие железки от родной Отчизны вместо вечной благодарности, и тех не то что совсем не уважают, а просто-таки держат за быдло!
А вопрос смотрящего был неприятным. С какого бока ему Боров понадобился?
— Ты гляди, однако, Сипа, — как-то невразумительно заметил на грубость смотрящий, — и махалки свои на ночь не отстегивай, — это он намекал определенно на протезы, которые перед коротким сном поневоле приходилось снимать Сипе.
— А чего тебе мои махалки? — совсем уже с вызовом спросил Сипа. — Самому спать мешают?
— Мне не мешают, — лениво отозвался смотрящий. — А ты не борзей, невелика гнида, могём и подвинуть. Потому постерегись, Сипа, предупреждаю, хотя и не должен. Вали отдыхай, твоя очередь, — и словно бы между прочим, как совсем не относящееся к делу, добавил: — Малява про тебя пришла.
— О чем? — вскинулся Сипа.
— А вот на перышко посадят, тогда и сам узнаешь. Иди отсюда.
Продолжать дальнейший разговор было бессмысленно: смотрящий отвернулся и занялся своими делами. А Сипа сразу повел себя неправильно и теперь не мог рассчитывать на какое-то снисхождение.
