В десятилетнем возрасте, когда стало ясно, что я вырасту высоким и не смогу стать жокеем, я чуть не умер от огорчения. Жил у нас в городе такой Гарри Хеллинфингер, сын почтмейстера, уже взрослый, но слишком ленивый, чтобы работать. Он предпочитал слоняться по улицам да издеваться над ребятами, то посылая их в скобяную лавку за буравом для сверления квадратных дыр, то придумывая другие подобные глупости. Он и меня разыграл: сказал, что если я съем половину сигары, то перестану расти и смогу стать наездником. Я послушался. Улучив минуту, я стащил у отца из кармана сигару и умудрился запихать ее в рот и разжевать. Потом меня невероятно тошнило, и пришлось даже вызвать врача, но вся затея оказалась ни к чему. Я упорно продолжал расти. Это была просто шутка. Я рассказал обо всем отцу, и он не выпорол меня, как сделал бы на его месте всякий другой.
Итак, рост мой не был остановлен и я не умер. Черт бы побрал все-таки этого Гарри Хеллинфингера! Тогда я стал мечтать, что стану конюхом, но и от этой мысли мне пришлось отказаться. Такую работу выполняют главным образом негры, и я знал, что отец никогда не разрешит мне заниматься ею. И спрашивать нечего!
Если вы никогда не были без ума от чистокровок, это потому, что вы никогда не бывали там, где их много, и не знаете их. Они прекрасны. Нет ничего более прелестного и чистого, полного огня и благородства, чем некоторые скаковые лошади. На больших конских заводах, раскинувшихся вокруг всего нашего Бейкерсвила, есть свои ипподромы, где рано по утрам тренируют лошадей. Тысячу раз вставал я до рассвета и шагал две-три мили, чтобы добраться туда. Мать, бывало, не хотела меня пускать, но отец всегда говорил: «Пусть делает по-своему!» И я брал из корзинки кусок хлеба, намазывал его маслом или вареньем и, подкрепившись, исчезал из дому.
У ипподрома сидишь себе на ограде вместе со взрослыми мужчинами, белыми и неграми, они жуют табак и разговаривают; потом видишь, как выводят жеребцов. Еще рано, трава покрыта блестящей росой, на соседнем поле какой-то человек пашет; в сарае, где спят конюхи-негры, что-то жарится. Вы знаете, как негры умеют хохотать и говорить смешные вещи. Белые не умеют, да и не все негры на это способны, но негры с ипподромов во всякое время готовы вас смешить.
Итак, жеребцов выводят на скаковую дорожку; некоторых из них конюхи пускают в галоп. На ипподромах больших конских заводов, принадлежащих богатым людям, которые живут, быть может, в Нью-Йорке, почти каждое, утро несколько лошадей пускают на вольную пробежку: тут бывают и жеребцы, и старые скаковые лошади, и кобылы.
