Он положил руку мне на плечо и пальцами взъерошил густые волосы, которые на спине у меня подступали прямо к плечам.
– Ну, что скажешь, Горилла Болгани?
– Мне казатся, Талзан говолить один, а думать длугой, – ответил я. – Мне казатся, Господин джунглей такой хитлый, как и Змей Гистах. Мне казатся, нам никогда не выблаться из лесу. Он пливодить нас сюда, чтобы основать новое цалство.
– Вот именно, – сказал Бобби, сидевший на берегу. – Царство Змей. К нам подплыл Дрю и стал на дно рядом с нами:
– Отличная водичка! Просто отличная! Никогда в жизни чувствовал себя так хорошо! Вода действительно освежает. Лучше и не опишешь это – освежает. Теперь я готов работать веслами хоть целый день. Бобби, ты тоже окунись.
– Нет уж, спасибо. Когда вы будете готовы, я и наш второй толстячок усядемся в байдарочку и поплывем себе. И будет она везти мытого и немытого.
Бобби сидел скрючившись, прижав колени к груди. Казалось, ему холодно только от того, что он смотрит на нас, покрытых гусиной кожей, и пытается сохранить тепло своего тела. Мои соски посинели и сжались, а мышцы живота стали подергиваться от холода, который взбирался из воды вверх по телу. Я вылез на берег и натянул свои комбинезон, еще влажный от пота. Голове было свежо и прохладно, а тело тут же нагрелось, и мне захотелось поскорее плыть на байдарке дальше, пока я снова не стал таять от жары.
Мы с Бобби подошли к нашей байдарке, и я стал раздумывать, что бы еще переложить в другую лодку. В конце концов, у нас остались шесть банок пива, мой лук, одна палатка и гитара Дрю – деревянная байдарка немножко протекала, а наша была более или менее сухой. Мы завернули гитару в палатку, залезли в лодку и оттолкнулись от берега.
Теперь байдарка вела себя на воде значительно лучше, и Бобби греб заметно увереннее. А может быть, он просто убедил себя, что чем меньше беспокойства он причиняет, тем быстрее нам удастся закончить путешествие по реке.
Довольно долго течение было относительно спокойным, и никаких проблем у нас не возникало. Мы делали поворот за поворотом, иногда прижимаясь к одному берегу, иногда к другому. Я старался держаться подальше от нависающих ветвей и склонившихся над водой деревьев. Река становилась шире, течение все замедлялось, и нам пришлось грести поактивнее, чем раньше. Вскоре течение настолько ослабло, что стало едва ощущаться, и когда мы переставали грести, чтобы передохнуть, мне казалось, что нас легонько тащит что-то невидимое. При этом поверхность воды оставалась совершенно неподвижной. Мы слышали какой-то отдаленный шум, приходящий откуда-то снизу по течению, но источник его постоянно отступал, и за каждым новым поворотом мы видели лишь еще один спокойный участок реки и лес, тянущийся вдоль берегов. Справа от меня мелькнула цапля; она летела впереди нас, поворачивая в воздухе то вправо, то влево, иногда нерешительно снижаясь к воде. Цапля исчезала за поворотом реки, а когда мы огибали его, она вылетала откуда-то из листьев и тяжело взмывала в воздух на своих длинных голубых крыльях, издавая хриплый крик; в нем не было ничего человеческого, но, казалось, присутствовала мука. Потом она делала в воздухе впереди нас величественный, красивый поворот и летела дальше, вниз по течению, редко и плавно взмахивая крыльями, концы которых почти касались воды, а под ними по воде бежала бесформенная и едва заметная тень. И так продолжалось довольно долго – мы успели пройти несколько поворотов по реке. И только потом, когда обогнули пятый или шестой, цапля уже больше не появлялась. Возможно, она улетела в лес, но я решил, что, скорее всего, она сидит тихо и незаметно где-то в кустах, готовая, если мы приблизимся слишком близко, снова взмыть, подавляя в своем длинном горле крик отчаяния. А потом, наверное, мы проплыли мимо, так и не заметив ее.
