Ребекку Джонс играла Диана Мортенсен. Она выглядела еще моложе, чем на фотографии, но в тридцать четвертой серии ей и было не больше восемнадцати. Маркус предполагал, что ничьей груди в «Деньгах и власти» он не увидит. И не ошибся. Что, в сущности, было странно, потому что все непрерывно прыгали друг к другу в постель. Вдоль и поперек, и стар и млад. Поцелуи, объятия и потом — на полной скорости в спальню. Красивая музыка, оголенные бедра, взволнованные лица, розовые простыни, двигающиеся вверх-вниз, но никаких грудей. Сигмунд рассказывал, что американцы спят друг с другом в сериалах так же, как выпивают на улицах. Они могут влить в себя сколько вздумается, только бутылка при этом должна быть в бумажном пакете. Все разрешается, только не в открытую. В «Деньгах и власти», как только герои заходили в помещение, они тут же что-нибудь себе наливали и спали друг с другом повсюду, а вот как — можно было только догадываться. Что было не так-то трудно.
Единственным персонажем сериала, кто не пил и не спал с кем попало, была Диана Мортенсен. Она в основном бродила туда-сюда с грустным видом, когда не ухаживала за старыми и немощными. Тогда она была доброй, гладила их по голове и находила нужные слова, чтобы приободрить. Но когда она выходила из комнаты и оставалась одна, она опять становилась такой же грустной. Маркус не был уверен, грустила ли она из-за всех этих старых и немощных, или потому, что ей самой было очень плохо, ведь она ни с кем не спала, уж точно не со своим единоутробным братом, которого она любила. Если бы ей захотелось переспать с кем-нибудь другим, наверно, у нее бы получилось. В этом Маркус был уверен. Предложений хватало, но когда они поступали, Диана Мортенсен краснела и бранилась на того, кто дерзнул, а потом шла дальше своей дорогой и выглядела еще грустней.
Маркус никогда не видел, чтобы люди краснели так прекрасно, как Диана Мортенсен, и это вовсе не выглядело так, будто она смущена. Она краснела глядя им прямо в лицо, и они сами просили прощения. Они просили прощения, потому что она краснела. Никогда ничего подобного он не видел. Когда он краснел, никто прощения не просил. Совсем наоборот. Над ним смеялись. Однако никто не смеялся над Дианой Мортенсен. А то бы они получили. Ведь у нее же был еще и темперамент. Да, мистер Джонс, который считал себя ее отцом, называл ее дикой кошкой. Вот это прозвище! Дикая кошка! Как бы он сам хотел, чтобы его так называли! Дикий кот Маркус! До такого у него, конечно, нос не дорос, и никто никогда не назовет его диким котом, даже домашним котом и то не назовет. Он — Макакус. Раз и навсегда.
