— Я знаю, зачем ты летишь! Это она вчера тебе глазки строила из Москвы! Никуда ты не поедешь! Ничего я не знаю! Все ты врешь: никакой такой срочной командировки у тебя нет. Все ты придумал. Вот придет отец, он с тобой поговорит. Как, ты даже отца не подождешь? Какой билет? Слушай, изорву я твой билет на мелкие кусочки. Да какое совещание? Слушай, я что, маленькая, не понимаю? Сейчас вот позвоню вашему директору! Ах, так, значит, тебе наплевать на нас, значит, тебе эта девка дороже отца с матерью? Так получается! И это за все наши заботы, за все труды и муки и материнские слезы! Вот как тебя окрутила эта стерва! А кто же она! И назову, и еще хуже назову! Вот позвоню ее мужу, своднику паршивому, ты меня еще плохо знаешь! И не жаль тебе меня, старуху! И отца не жаль, больного человека! Ну, хорошо же, поезжай, голодранец, ни копейки тебе не дам, поезжай куда хочешь, посмотрим, на что ты поедешь! Это уж не те времена, когда отец деньги тебе в карман совал в каждую твою поездку, и вот благодарность! Едешь — езжай и больше не возвращайся. Нет у меня сына!.. Ты куда собрался, Заур? Тебе что, меня совсем не жалко, сынок, родной мой, единственный, свет очей моих, да буду я твоей жертвой! Да как же мне не беспокоиться? Я же знаю, к кому ты едешь, опутала она тебя, что же дальше-то будет? О нет, я не переживу этого! Вернешься — найдешь меня мертвой. Ну куда ты, ну возьми шарф, там же сейчас дождь, холод. Ох, горе мое, горе! Умереть бы мне, чем видеть такое! За что мне это наказание? Слушай, дай хоть телеграмму, что долетел. До чего я дожила! А ведь я так мечтала о твоей свадьбе, и Алия, бедняжка, вчера такая радостная сидела. Тебя околдовали, точно околдовали, да отсохнет рука и язык у той, что тебя околдовала. Подожди же, я плесну вслед тебе водой. Боже, за что же мне такое?..
«А теперь выслушайте некоторые сведения о нашем полете. Наш маршрут пролегает над Дагестаном, Калмыцкими степями, над Поволжьем и средней полосой России. В полете мы будем находиться три часа сорок пять минут с момента взлета. В Москву наш самолет прибывает в шестнадцать сорок пять. Время московское».
— Это же вздор, — сказал человек в очках, с худым длинным лицом. Он сидел рядом с Зауром и углубился в книгу, как только опустился в кресло. Он читал все время — пока самолет взлетал, набирал высоту; не отрываясь от книги, застегнул ремни и отказался от взлетных конфет, разносимых предупредительной стюардессой. Табло погасло, все расстегнули ремни, курили и свободно передвигались по самолету, кто в туалет, кто к знакомым в другом салоне, кто перекинуться шуткой с хорошенькими молодыми стюардессами, и лишь сосед Заура, не отвлекаясь ни на минуту, читал и читал свою книгу, аккуратно обернутую газетой, и вот на втором часу полета резко захлопнул ее, обратился к Зауру настолько уверенно, как будто они были давно знакомы, яростно о чем-то спорили и настал момент поставить точку над «и».
