– Тодор, – решил я сразу и напрямую выяснить затерзавший меня вопрос, – Ты, где этот нож взял?
– А тебе, чего? – расплылся в вопросительной улыбке новый владелец моего ножа. – Если понравился, я тебе его подарить могу. Мне для друга, Андрюха, ничего не жалко. Мы же все свои, деревенские. Ты, помладше меня, Кокос постарше, но мы свои, наши, деревенские копьёвские. Понравился тебе ножик – попроси, отдам. Хочешь рубаху, отдам рубаху. Только попроси, я для тебя всё сделаю. И для Кокоса сделаю. И Сергеича тоже уважаю, но рубахи ему не дам, не примет он рубахи моей, а если примет, то от жалости, а не от души, только мне жалость не нужна, я человек гордый. Понимаешь Андрюха, гордый я человек. Тебе про это всякий в деревне скажет. Любого спроси, как спросишь, так тебе и скажут.
– Ты, мне лучше сам скажи, откуда у тебя нож? – я, хотя и с трудом, вклинился в поток дружелюбных слов односельчанина. – Это же мой нож. Ты где его взял? Откуда у тебя мой нож?
– Ножичек мой, – покачал головой Тодор и хотел прикрыть эту свою собственность рукой. – Ты, мне здесь из себя прокурора не строй. Какое твое дело, где я ножик надыбал. Мой он и всё тут. Понял? Давно уже мой.
– Понял! – заорал я, отшвыривая руку Тодора и хватая нож со стола. – Ты знаешь, я этот нож Пашке оставил, Пашку убили! Нож у него остался! Понимаешь? Где ты его взял?!
Тодор вскочил с лавки, запнулся о её ножку и упал, но, быстро поднявшись, он отскочил в сторону, приняв там позу рассерженного троглодита, насмотревшегося китайских боевиков.
– Иди ко мне, – сипло шептал он, плавно делая перед собой призывающие движения рукой. – Иди салага, я тебя сейчас порву в клочья. Ты знаешь, на кого руку поднял? Всё – ты труп. Понял Кокос, как он на меня? За всю мою доброту и заботу. Салага, ты на матроса Северного флота руку поднял. Я таких сосунков пачками давил. Давил, давлю, и буду давить. Иди сюда, сейчас тебе табло бить буду. Салага заплеванная, иди сюда. Сосунок, молоко на губах не обсохло. Тебя еще в проекте не было, а я уже на катере Баренцево море бороздил. Спрашивать он с меня вздумал, по рукам бить, салага. Иди сюда.
Я медленно вылез из-за столика и повернулся. Драться не хотелось, но надо было. Нельзя без внимания такие оскорбления оставлять. Уважать перестанут, а если дам Тодору в морду, то авторитет мой значительно поднимется и в первую очередь у него самого. Я разглядывал своего разерепенившегося противника и думал, куда б ему для начала врезать. А он красиво смотрелся в своей ярко красной куртке на фоне голубого неба с зеленой травой. Смотреть-то красиво, но и бить его, несомненно, надо. И вот решив начать побоище ударом своей правой ноги в пах Тодора, я сделал корпусом ложный выпад, чтобы, быстро сменив опорную ногу исполнить задуманный удар. Ну, всё, сейчас рухнешь ты Витёк своей красной куртке в мохнатую зелень салата, и Кокос к тебе на помощь приползет. Я скосил чуть глаза на Кокоса и вдруг меня пробило молниеносное озарение. Я вспомнил исповедь пьяного Кефира и понял, что Пашу убили Тодор с Кокосом. Такого не могло быть, но убили они. Красные куртки с широкими синими лампасами на рукавах, мой нож – всё говорит о преступлении. Вот так разгадка. Вот так невозможное возможно. Ну, сволочь держись и я, наконец, ударил. Однако Тодор оказался не так уж и прост, он разгадал мой маневр, отскочил назад, нагнулся чуть в сторону и послал в мою скулу размашистый удар. Мне пришлось отступить, а противник, промахнувшись, удачно подставил под удар бок. Теперь всё. Я крутанул локоть и почти уже ударил, но между нами втиснулся москвич. Он закрутил перед глазами Тодора, соблазнительно сверкающим на солнце пузырем и тот словно крыса под мелодию волшебной флейты двинулся за любимым напитком. Драка прекратилась, так по серьезному не успев и начаться. За столом, загипнотизированному Тодору был налит стакан, и тот сразу подобрел.
