». Успокоив себя тем, что их мир полон византийских тайн и парадоксов, я с еще большей осторожностью позвонил в «Столичные новости». Некто Токучаев стал рассказывать о финансовых проблемах, о неясном будущем газеты. Я заторопился положить трубку и подумал: правильно, что прервал разговор. Было бы очень неприятно опять услышать коммерческое предложение. Может, этого и не случилось бы, но зачем рассказывать мне о проблемах редакционной кухни? В другие газеты я звонить не стал. И, судя по тому, что мой материал «Российская экономика в тисках ошибок» не был нигде опубликован, поступил разумно. Мой труд вызывал лишь финансовый интерес: все требовали доллары. В результате эксперимента с учеными и прессой я уже окончательно понял: культурный кризис — это лишь внешнее проявление генетического разлома человеков. Мой опыт «хождения в люди» закончился ничем. Точнее, он начался с желания понять, можно ли что-то полезное найти у них для путивльцев. Но вся практика общения с их миром убедительно доказала: «чего-то полезного» в них нет или почти нет. Тут неизвестно почему я вспомнил Герберштейна: «У русских соблюдаются удивительные церемонии: человеку с небольшим состоянием нельзя въезжать на лошади в ворота дома какого-нибудь вельможи. Для людей бедных и неизвестных труден доступ даже к обыкновенным дворянам: те весьма редко показываются в публику с той целью, чтобы сохранить более весу и уважения к себе». Эти наблюдения — двухсотлетней давности. Но человек по-прежнему не принадлежит самому себе, он является заложником своей генной архитектуры. Правда, есть в них еще некоторые тайны, но в основном все понятно, и уже ничто не вызывает у меня жажду познания. Только на один вопрос я не мог найти ответа: как поступать с авторами замечательных книг, чьими мыслями я восхищаюсь. Но тут неожиданное предположение словно встряхнуло меня: «Так, может, другие люди тоже располагают немалым количеством интересных мыслей, просто их быт отвратителен?» Напрашивался элементарный вывод: существует огромная пропасть между геном, ответственным за мыслительный процесс, и геном, определяющим поведенческую линию. Видимо, как раз здесь закодирован их непреходящий порок: мысль постоянно противоборствует с чувством. Из-за противодействия сердца разум никак не может полностью раскрыться, показать свою мощь. Он как бы под замком, сердечные флюиды тормозят его взлет. Моя задача — снять этот порочный код. Да-да, именно с этого необходимо начать! На следующий день я проснулся с твердым желанием приступить к своей главной работе. Это желание было давним, но, честно говоря, я ранее не совсем понимал, с чего именно начинать. Во что вбить первый гвоздь? И тут совершенно неожиданная идея пришла мне на ум: необходимо судебное расследование, в котором будут проанализированы все «за» и «против». Но для чего это делать, тут же испуганно спросил я себя, если вся программа опутивливания человеков заложена лишь в моем сознании? Кто же выступит истцом, если об этом никто не знает и знать не может? А я им сам и окажусь — под псевдонимом и в человеческом обличье. А адвокатом? Я сам им буду — в адвокатской мантии. А прокурором? Я напялю на себя форму прокурора с погонами. А судьей? Я сам, в седом с кудряшками парике, опущусь в кресло с высокой спинкой. Но кто будет свидетелем? Я сам стану участковым, подглядывающим в замочную скважину за всеми событиями. А кто будет обвиняемым? Опять же я сам, в китайском костюме и вьетнамской обуви! Когда начнется процесс? Немедленно! Вот подмету в последний раз улицы, переоденусь — и моя берлога в Староваганьковском переулке станет местом судилища. Все шестеро участников вдруг зааплодировали, заулыбались, сладко зачмокали, как будто только и ждали этого решения. Кажется, они вовсе забыли, что существуют лишь в моем воображении. Вот те на! Оберни плод воображения в человеков — тут же
