, человеки. Глиняный венец на голове! Я написал заявление, попрощался и пошел вон. Мой уже бывший шеф бросил мне вслед: «В Большом спроси Накрякина. Я ему позвоню. Он тебе поможет». — Спасибо!» — обернулся я. Проходя мимо буфета, я купил черный хлеб с сыром, кусочки нарезанного красного яблока, стакан колы, уныло прожевал свой полдник и вышел на улицу. Энергия одиночества переполняла меня, напоминая о главной радости путивльской жизни: свободно размышлять над изгнанием временного биологического вида. Уже через несколько недель я начал служить у нового работодателя и был чрезвычайно доволен тем обстоятельством, что попал в святая святых российского культурного пространства. Конечно, это был чужой мир, но я принимал его спокойно и без внутреннего сопротивления. Большой театр я отождествлял с Государственной библиотекой. У меня возникла иллюзия, что именно здесь я встречу лучших из человеков, подобных тем, чьи книги я требовал в библиотечном фонде. Сказать откровенно, я несколько колебался: а стоит ли мне вообще знакомиться с лучшими из
их породы? Вступать с ними в прямой контакт? Или предпочтительнее понаблюдать за ними со стороны? Мне не хотелось думать, что в Большом театре я встречу другую Энтерихову. Ведь в книгах общения с примитивными существами не происходит, в книгах общаешься с мыслителями, интеллектуалами. Тут я усмехнулся: я ведь читаю разных авторов, и вот давеча наткнулся случайно на Виктора Малофеева. Это — приговор всему
их биологическому виду. Апофеоз уродства человеков! Тогда я даже застыдился, что оказался в одной эпохе с этим автором. А
они спокойно к таким явлениям относятся!
Они уже достали меня: чем ниже интеллект
их вида, тем громче популярность. Это стало отличительной чертой
их времени. Но теперь я больше думал о новой службе. Мне хотелось продолжить эксперимент, чтобы найти оптимальное решение своего генерального вопроса. Рабочих сцены принимали на работу без всяких проблем. В Большом была острая нехватка этого персонала. Кто пойдет работать за семьдесят долларов в месяц? Таскать тяжеленные декорации? Утром и вечером! К этому времени рубль получил самые низкие значения, поэтому в российской столице, да, видимо, и по всей стране,
они стали вести счет лишь в долларах. Эксперимент продолжался. Я почти весь день работал: дворником в музее Валентина Серова и рабочим сцены в Большом театре. Когда шел спектакль, я обычно сидел в рабочей галерее на третьем ярусе. Сюда мало кто поднимался. Кроме подвешенных на штанкетках жестких декораций, ничего не было видно. Да я и не хотел наблюдать за сценой. До моего слуха доносились лишь бурные аплодисменты и громкие выкрики «бис», «браво». Единственным, на что я частенько поглядывал, была звонница. Колокола разных размеров, закрепленные на специальных мостиках, были подвешены на фронтальной стене арьерсцены. Самый большой колокол весил около пяти тонн. Я смотрел на него, и мне представлялось, как я в один прекрасный день с помощью этого колокола оповещаю зрителей, всю Москву, весь мир, что началось новое время — эпоха путивльцев! Cosmicus заступил на смену! Радость в душе будет великая… Как-то ко мне поднялся коллега, коренастый мужчина со строгим пробором. Он частенько ходил в рабочем комбинезоне с пестрыми нашивками. Имени его я не знал. «Ты что это все время на галерее околачиваешься? Почему никогда спектакли не смотришь? О чем думку держишь?» Мне не хотелось вступать в разговор. Я посмотрел на него, улыбнулся и сказал что-то совершенно невнятное. Он опять: «Тебе повезло, что ночных смен нет. Бывает, что всю ночь вкалываем. Тяжело! А знаешь, что самое легкое в нашей работе?» — «Нет», — сказал я. «Зарплату получать! Ха-ха-ха! А? Усек?» — «Да! — почти шепотом произнес я, а в голове пронеслось: — О чем мне с ним говорить?» «Слушай, мы завтра с тобой в одной паре. Хочешь деньжат заиметь?» — «Да вроде нет». — «Клиент богатый, деньги хорошие платит. Ты не думай, что он только на бутылку подбросит. Приличные деньги отстегнет. Как, а? Ха-ха! Думаю, по пятнадцать долларов на нос хватанем». Безупречная верность статусу путивльца вынудила меня улыбнуться и заявить: «Хорошо, я вам помогу. Но деньги мне не нужны». — «Как так, не нужны?» — «Живу один, мне хватает». — «Семьдесят долларов в месяц? Ты что, больной? Как такой мизерной суммы может хватить? Ха-ха-ха! Впрочем, отлично. Значит, поможешь?» — а сам про себя, наверное, подумал, что с дураком общается: деньги-то только ему достанутся! «Да». — «Завтра у нас премьера — “Лебединое озеро” Юрия Григорьева. Его друг или спонсор притащит двух лебедей. Ха-ха-ха, конечно, не натуральных! Металлические каркасы в форме лебедей, выложенные хризантемами, астрами и розами. Цветочные корзины и букеты каждый день на спектакли тащат. А полутораметровых лебедей, и в них около двух тысяч цветов, — такого подарка я за двадцать лет работы ни разу не видел! Привезут их на грузовых “Газелях”. С начальством уже договорились. Администрация без магарыча вопросы не решает. А кто у нас не любит левый доход? Ха-ха-ха! Разгрузим “Газели”, через люк втащим цветочных лебедей в арьер, а в конце спектакля выставим на авансцену. Таков весь наш халтурный труд. А в зрительном зале — шквал аплодисментов! В финале великого балета — огромные цветочные лебеди. Красиво! Великолепно! Григорьев семь лет не входил в Большой театр. Интриги Василькова кругами разошлись по всей Москве, больно ранили великого маэстро. Так что завтрашнее событие, рыжий, огромное! Он — уникальный мастер! Хореограф номер один в мире! Как Пеле в футболе, как Льюис в боксе, как Патриарх в религии, как Каспаров в шахматах — так Юрий Григорьев в балетном искусстве. Слышал?» — «Услышал!» — сказал я. «Согласен во славу Григорьева поработать?» — «Я уже дал согласие, — бросил я, а про себя усмехнулся: — О гонораре забыл. Не вспоминает больше. Да, все
