Я | страница 38
ни одного праздника или ритуала, связанного с бессмертием. Если подсчитать все деньги, которые тратят они на похоронные церемонии, то получится астрономическая сумма! Сегодня в мире умирает пятьсот миллионов человеков в год. Похороны обходятся в среднем по двести долларов на усопшего: гроб, церковные поборы, сервис погребения, прощальная трапеза, дизайн могилы, ритуалы поминания. Пятьсот миллионов умножим на двести. Получим сумму в сто миллиардов долларов! Это значительно больше, чем весь бюджет России. А за десять, за сто лет? Это же умопомрачительные цифры! Но почему их разум не подскажет: “Эй, кроманьонцы, упростим погребальный ритуал, сбросим трупы в ямы и сэкономим деньги на проведение научных экспериментов! Чтобы в будущем наши потомки получили бессмертие”. А если ввести налог на бессмертие? Двадцать, тридцать процентов от дохода. Пятьдесят! Ведь если все это даст реальные результаты, то встанет вопрос о целесообразности вооружений. Если человеки получат бессмертие, то какой смысл иметь оружие? Научный потенциал, работающий на военно-промышленный комплекс России, всех других стран, не будет востребован, наступит конец этому никчемному, порочному делу. Несчетные финансовые ресурсы высвободятся! Всю эту огромную инфраструктуру придется переключать на решение фундаментальной проблемы бессмертия. В этих обстоятельствах ее можно будет одолеть уже в ближайшие сто лет. Но весь парадокс состоит в том, что они сами этого не понимают, доказывая тем самым, что подсознательно ощущают себя временщиками. Словно надеясь, что продлением их жизни должны заниматься существа другого вида. Путивльцы! Уж нет! Если бы они сами начали обсуждать эту проблему, приступили бы к ее решению, то я первый записался бы в человеки. Ведь смерть — основа всего греховного на земле, всех изъянов в их генной архитектуре. Как же это, главнейшее, им не понятно? Тоже мне, разумные! Мистическое проклятие тяготело над ними уже в Кро-Маньоне, при первом зачатии: не противиться смерти. Многие даже желают ее! Пишут ей оды! Они увлекаются техническим прогрессом, совершенно забыв, что им — то он совершенно не нужен. Им необходим органический рывок, прогресс биологический! Именно биологический! Не разглядывать звезды в открытом ночном небе, а лишь упорно глазеть на рубиновые звезды Кремля. Да, человеки должны исчезнуть». Невероятно ничтожными казались они мне. Тут я вспомнил Германа Гессе, который писал: «Если бы меня <…> спросили, согласен ли я, чтобы писателя Гессе не коснулись болезнь и смерть, и считаю ли я для него вечную жизнь желательным и необходимым благом, то я, тщеславный литератор, на этот вопрос ответил бы утвердительно. Но стоит задать мне тот же вопрос о ком-либо другом, <…> я, не раздумывая, отвечу “нет”. Нет, действительно, не нужно, чтобы мы, пожилые и не очень-то привлекательные люди, хоть и без подагры, жили бесконечно. <…> Нет, мы охотно умрем, когда-нибудь потом». Странные люди эти кроманьонцы! Они сами «охотно хотят умирать» — и ни одного слова о бессмертии! Только в библейских текстах встречаешь стремление к нему. Но стремление мифическое, выходящее за рамки понимания собственного вида в просторах космоса: «…душа будет жить во веки веков». Какими примитивными созданиями являются человеки, если верят в подобные небылицы! Надо торопиться. Иначе не управлюсь. Это не каприз, а цель жизни! Со стороны, конечно, я казался довольно странным субъектом. Ну, представьте себе молодого человека в дворницкой телогрейке, застывшего в метель у порога своего ветхого сарая и размышляющего на такие темы! Явно, явно в глазах человеков я выглядел придурком. Но меня совершенно ничего не смущало. Я даже желал этого: чтобы