Княгиня вся сжалась.
— Ах Надин, Надин, — отвечала она, глядя странными глазами на свою верную служанку, — я не могу справиться со своими тревогами… То же число… Ты же знаешь, насколько мы суеверны там… у себя дома. Парижская жизнь, которую я веду здесь, не разрушила в моей душе наивности девушки степей. И потом, понимаешь, мне кажется, господину Томери не следовало давать этот бал всего две недели спустя после трагической кончины бедной баронессы де Вибре… Я пыталась его отговорить. Насколько мне известно, баронесса когда-то была его любовницей…
— Говорят, — еле слышно прошептала Надин.
Соня Данидофф продолжала, словно разговаривала сама с собой:
— Уверена в этом. Именно для того, чтобы разуверить меня в этом, Томери решил во что бы то ни стало устроить праздник сегодня вечером: баронесса де Вибре, сказал он мне, была всего лишь хорошим старым другом… знакомой… я не могу, мол, отложить нашу свадьбу из-за тоге, что эта женщина умерла, в противном случае это даст повод для сплетен.
— Дай мне зеркало, — потребовала она у черкешенки.
После того, как приказание было исполнено, княгиня долго и с удовольствием рассматривала прекрасное лицо, отражавшееся в зеркале, и после некоторой паузы, вновь обретя хорошее настроение, произнесла:
— Бедная баронесса! Интересно, смогла бы я ревновать ее к Томери?
— Княгиня, — вмешалась Надин, — надо выходить из ванны, вы опоздаете.
В соседней умывальной комнате, залитой электрическим светом, который ярко отражало бесчисленное количество зеркал, княгиня Соня Данидофф закончила свой туалет с помощью Надин, чрезвычайно гордой, что она — единственная горничная, допущенная одевать свою госпожу.
Сейчас женщины шутили. Надин не переставала изумляться великолепию княгини, а Соню Данидофф потешало детское восхищение черкешенки.
Соня Данидофф облачилась в изысканное платье из крепдешина, которое благодаря простому, но искусному покрою красиво облегало гибкое тело молодой женщины.
Княгиня с сияющим лицом несколько секунд молча стояла посреди комнаты, в то время как за ней с искренним восхищением наблюдала Надин, которая не уставала поражаться роскоши, окружавшей ее госпожу. Молоденькая черкешенка, не удержав своего наивного порыва, воскликнула:
— До чего же вы красивы, княгиня, как это все должно дорого стоить!..
И неуверенно добавила:
— Наверное, по крайней мере, тысячу франков?
Соня Данидофф улыбнулась.
— Тысячу франков! — воскликнула она с мягкой иронией в голосе. — Увы, дорогуша, я уже стою гораздо больше, в эту сумму входит лишь стоимость моего нижнего белья! Ты же знаешь, Надин, пара таких шелковых чулок, как у меня, уже стоит двести франков. А мои туфли, Надин… Посмотри на атласные туфли, сделанные специально к платью. Со своими бриллиантовыми пряжками они стоят по полторы тысячи франков каждая. Ну, а за платье, я думаю, мне надо будет заплатить своему портному не менее двухсот луидоров…
