– Ну, сниму, сниму, чего раскочегарилась? – немного раздосадовался колдун, – будто это так легко – проклятие снять. Много усилиев потребуется. А человек я немолодой, здоровье уже не то. Может, поживешь у меня, пока я буду проклятие снимать? Харчи, там, ласка, забота. Поможешь, так сказать.
– Не спекулируй! – от былой веселости Крестной Бабки не осталось и следа. – не спекулируй на чувствах! Как наслал проклятие, так и сыми. Не мое дело. Народ волнуется.
– Ладно, попробую, – согласился, наконец, Пензяк. – Есть у меня два способа. Один – неподходящий, потому как нет у меня одной травки для этого дела. В Пензу надо за ней ехать, и то – летом. А до лета ты мне плешь проешь. Второй – подходящий, потому что никуда ехать не надо. Скажи, чтобы добыли мне три волоса с его головы. Только добыть их надо тайком, не спрашивась. А то никакой силы в таких волосах не будет. Сделаешь?
– Как сказал, так и сделаю, – посветлела лицом бабушка Пелагея, – лишь бы Костика нашего опять вернуть в свой образ. Жди волосы, Ваня.
– Не забудь, три, не меньше, – крикнул вслед ей Пензяк.
– Помню, – еле слышно донеслось до него.
* * *
Позорное бегство Кирилла со свидания с Белокуровой не загасило молодого энтузиазма братьев. Ну и что, что не вышло? Даже на памяти Виктора Августиновича не было случая, чтобы работа сыщика с первой попытки могла принести положительный результат. Значит, надо идти путем более сложным, унылым, кропотливым, но и более проверенным – искать анонимщика по почерку, как и делал это в первый раз Костя.
Для начала Кирилл отправился на мелькрупкомбинат «Пробуждение». Именно там работала основная масса но-пасаранцев. Уже на проходной ему не понравился нехороший взгляд заспанной рыжей вахтерши. При виде его персоны, она мгновенно тряхнула головой, попыталась придать глазам осмысленное выражение и закричала:
– Стой, милок, чегой-то а волосах застряло.
Пока она с трудом пробиралась через «вертушку», Кирилл напряженно соображал, что же такое крупное и явное могла увидеть прозорливая женщина даже через шапку. Наконец вахтерша справилась с непокорной железкой, доковыляла до Кирилла, по-свойски сняла с него шапку и запустила сосискообразную пятерню в его шевелюру.
– Пустите, – дернулся Кирилл, – мне же больно!
– Ничего, милок, ничего, – успокоила его вахтерша, – сначала будет больно, а потом – ничего!
С этими словами она пребольно рванула его за вихор. У
Кирилла потемнело в глазах от боли и обиды. Что позволяют себе эти но-пасаранцы? Кто дал им право вести себя так со столичным стажером?
