Она осторожно приблизилась к нему. Он вытянул большое кресло из-за стола и сел в него, раздвинув ноги, в позе ковбоя, его сигара продолжала дымиться в руке. Он выглядел страшно, в темноте из-за дыма, клубившегося над головой, казалось, что в нем было что-то дьявольское. Его чувственность пугала ее.
Она подошла к нему. Он провел руками по ее бедрам и ягодицам и осторожно обнял ее. Обозленная, она задрожала от его прикосновения. Это не обеспокоило его, совсем наоборот. Она слышала его легкое похрюкивание от удовольствия. Пальцы с обгрызенными ногтями ухватили ее шелковые трусики под эластичным поясом. Он опустил их вниз, к коленям, и держал одной рукой, в то время как Лесли опустилась на колени перед ним, чтобы расстегнуть молнию.
Она продолжала оставаться одетой, когда взяла его член в свой рот. Он сидел в кресле, его глаза не выражали ничего, в то время как Лесли занималась сексом. Она старалась не дрожать, не зная, что хуже – ее отвращение или преступный страх, охвативший ее.
Она заметила, что он радуется ее страху. Это было легкое удовлетворение, его бедра вращались около ее лица. Она чувствовала себя ничтожеством, рабыней, стоя одетой на коленях перед ним, с этим мерзким членом во рту, подавленная могуществом и упрямством человека, готовящегося сейчас извергнуть в нее семя.
– Хорошо ли на вкус? – спросил он. – Я знаю, что вы, девочки, любите эти леденцы…
Она чувствовала, что он смотрит на фотографию дочери на столе. Горячие слезы брызнули у нее из глаз. Она никогда не чувствовала себя такой униженной. Казалось, это сам дьявол дрыгается и скользит у нее во рту. И не было ей прощения за такой грех…
– Ас Линдстрэмом ты это тоже делала? – осведомился он. – Я доставил ему прекрасные мгновения, не правда ли? Скажи мне, Лесли: где еще вы занимались этим? Куда ты приходила к нему? А Линдстрэм делал это тебе туда, куда ты хотела? Ты ему говорила, куда воткнуть? Давай, скажи старичку Эмори правду, не стесняйся.
Он бубнил и бубнил, и временами его голос радостно прерывался. Образы, возникавшие от его слов, были все более и более грязными, все более извращенными. Он перечислял части женского тела в болезненном экстазе.
– А ведь ты закричишь, если я не позволю тебе этого, а? – спрашивал он. – Не заплачешь крокодиловыми слезами? Ах, как там бедная миссис Линдстрэм этой ночью? Ах, как она плачет из-за того, что ты убила ее мужа!
Ее тошнило. Но она контролировала себя, оставаясь с ним, пока член брыкался, напрягался и наконец извергнул в нее свое содержимое. Когда его оргазм наступил, она остановилась и помедлила, не выплюнув содержимое. Ей просто хотелось закончить это как можно быстрее и исчезнуть.
