Кент едва тащился – он вспотел от тяжести мешка. Скоро дошли до места, где дорога терялась в траве. Потом дошли до озера, где Кент ловил рыбу. Уже в сумерках, когда Кент заметил в траве признаки вновь появившейся дороги, его спутники сделали привал и он мог скинуть проклятый мешок.
Главарь кивнул женщине – она за все это время не проронила ни единого слова, и та развязала мешок, который тащил Кент. Она достала солонину, хлеб и передала главарю, который отрезал своим компаньонам по куску хлеба и мяса, а Кенту дал небольшой сухарь. Все молча занялись едой. Кент подозревал, что и сухарь-то ему дали только потому, чтобы он был в состоянии тащить мешок…
Покончив с едой, главарь достал из мешка коробочку, из коробочки пузырек, из пузырька белые таблетки и протянул всем по одной. Они сунули таблетки под язык. Кент взвалил мешок на спину, занял место во главе отряда и зашагал вдоль еще не замеченной другими старой дороги, которая, в чем можно было не сомневаться, привела всех обратно – в тот же поселок. Кент надеялся, когда совсем стемнеет, бросить мешок и скрыться – ведь не так-то просто найти без собаки в темном лесу человека. Стоит только шагнуть в сторону, не шуметь, и ты уже вне досягаемости. Но случилось не предвиденное им.
Чем дальше они шли, тем быстрее дорога освобождалась от травы и кустов, и ее скоро увидели все.
Главарь сбросил свой рюкзак и крикнул:
– Черт! Куда это мы идем?!
Он ударил Кента ногой пониже мешка, и тот, падая, угодил головой в большой муравейник. Поднявшись, он пробормотал, что дорога, должно быть, правильная…
– Знаю! Мы здесь уже были и знаешь куда пришли? – орал главарь. – Мы сделали круг!
Кент молчал, прикинувшись удивленным.
– Мы пришли туда же, откуда ушли. Ты понял это, ублюдок?
«И ругается-то он как-то… неинтересно, – подумал Кент. – Сразу видно, что они никогда не сидели в тюрьме – богатый тюремный фольклор им незнаком!..»
Он сказал, что не знает, куда они пришли, но ему не поверили.
– Нет смысла искать дорогу ночью, – сказал главарь. – Придется еще раз переночевать здесь. Ублюдка поведем с собой.
– Зачем? – спросил один.
– Зачем? – повторил другой.
Женщина промолчала.
– Встань в середину! – приказал главарь Кенту.
Взвалив послушно на плечи мешок, Кент занял теперь место посередине, и они двинулись к мертвому поселку, Кент – уже в третий раз. Какое невезение!
И как несправедлива к нему жизнь! Разве в тайге места мало?… Шли бы они своей дорогой, он ведь их не трогал. «Что за люди? – в который раз спрашивал он себя. – Не беглецы – видно же, что колонии они и не нюхали. И женщина с ними… Стремятся в город и… не знают, где он. Что они с ним сделают в поселке, когда придут?…» Присутствие женщины, хотя и не проронившей ни слова, Кента обнадеживало. Правда, и у нее были такие же холодные, безразличные ко всему глаза, но она все же была женщиной. А всем известно, что женщины больше предрасположены к жалости, сочувствию, да, пожалуй, и к справедливости. Может, ее присутствие все-таки как-нибудь смягчающе отразится на его дальнейшей участи, надеялся Кент, хотя не мог уловить в ее глазах ни тени сочувствия. Проклятая ведьма! Могла бы сказать: «Ребята, Да отпустите вы его, он же нам ничего не сделал плохого». Куда там!.. Дождешься от нее доброго слова. Не женщина – сфинкс в брезентовых штанах. Сука. Волчица. Людоедка…
