Вернувшись к нашему джипу, я обнаружил некоторые изменения в мизансцене. Полулежа за баранкой, Панин следил. За кем-то. За кем же? У школьного забора припарковалась служебная «Волга», это было понятно по номерам и общему её неопрятному виду. Из машины выбрался крепыш. С мопсообразным мусалом. Закрыл дверцу, натянул на макушку кожаную кепчонку и солидным шагом направился к школьному подъезду. На всю планету затрещал звонок с урока, словно приветствуя нового, дорогого гостя. На мой немой вопрос Пан или Пропал буркнул:
— Грушник.
— Ты уверен?
— Я их нутром чую, — с ненавистью проговорил мой товарищ. — Гниды штабные.
— М-да, — почесал я затылок. — Если это так, то идем ноздря в ноздрю. Как в дерби.
Я представил выражение заполярного безмолвия на лице завуча, когда сей вертун с тыхтуном (водитель с автомобилем) представится, например, спецкором газеты «Правда», и тоже по проблемам юного поколения, и ухмыльнулся. О бывшем комсомольском вожаке Олечке лучше вообще не вспоминать. Мадрида она не увидит никогда.
Мое веселое настроение оскорбило Панина: надо что-то предпринимать, а я как медный пятак… Тогда я предложил: нужно затащить в чужой салон жучков. Для профилактики. Если они, конечно, имеются в наличии, короеды посторонних тайн.
— У меня все есть, — порылся в чемоданчике мой товарищ. — А ежели это не наш клиент?
— Ты же утверждаешь, что наш?
— Хрен в кепке, кто его знает, — ругнулся Николай. — Одни убытки…
— Ничего, Матешко возместит, — попытался успокоить друга.
— Ага, жди, — скорбя, отозвался мой подельник. — Последнюю нитку снимет, еть его генеральскую мать. — Цапнул шило, протянул мне. — Ковырни баллон, начальник.
— Наш? — пошутил я.
— Да пошел ты, — обиделся за джип Панин.
С некоторых пор он потерял чувство юмора. Вот что значит каждый день завозить овощи и фрукты для домашнего хозяйства. И их есть. В переработанном виде. Но без друзей. Если бы не Маргарита, я бы так и не узнал вкуса наваристого украинского борща с золотистыми листьями жира.
Между тем, следуя пожеланиям товарища, я подошел к чужому авто. Вместе с ним, Паниным. Который, привычно отщелкнув замок дверцы, нырнул в салон служебной таратайки. А что же я? Я, как последний урка, принялся пырять колеса. Вверенным мне шилом. Утешало лишь одно — в такую мерзкую погоду дети солнца отсутствовали на школьном крыльце и не видели всего безобразия, проделываемого взрослым дядькой. А то бы на следующее утро весь транспорт района оказался бы обездвиженным, ей-ей.
