— Ничего-ничего. Всему свое время, — повторил генерал Матешко. И добавил: — Спасибо за службу.
— Пожалуйста, — буркнул я.
Всему свое время. Формулировочка удобная. Светлых времен можно ждать до скончания века. Этих самых сук, гнид, курв и ублюдков.
И я бы согласился ждать естественной кончины всей этой нечисти. Да вот беда — размножается она скоро, плодя себе подобных. Гнида порождает гниду, но ещё более агрессивную, курва — курву, ещё более жадную и ненасытную, ублюдки — ублюдков, ещё более мерзких. Увы, на нашей почве, удобренной кровью и пеплом, все эти гнилостные процессы происходят ударными темпами. Трупные злаки прорастают на поле нашей жизни. И выход только один — косить их под корень. Без выходных. И праздников.
— Ну, ты чего, брат, нос повесил? — хлопнул меня по плечу Матешко. Еще покуролесим. Обещаю.
— Покуролесим? — с сомнением хмыкнул я.
Мы помолчали. Кружили поля, весенняя изумрудная дымка висела над ними.
— Ну ты, Саня, того… Не очень, — сказал генерал. — Мутные времена, да, но и веселые. Никакого застоя в чреслах и членах, — и заговорщически подмигнул.
— В чем дело? — насторожился я. — Новые дела какие?
— Дел по горло, — ответил генерал. — Но прежде — отдых! И этот запах смой.
— Какой запах?
— Трупный.
— Я работал, товарищи, — обиделся я, — там где нет бидэ.
— Ничего-ничего, в баньку сходишь.
— В баньку? А что Емельич закончил строительство?
— Заканчивает ударными темпами. По нашей просьбе, — ухмыльнулся Матешко. — Видишь, как мы о тебе беспокоимся.
— Вижу уж.
Меж тем мы подъезжали к аэропорту. Напряженный самолетный гул снова манил в небесную глубину. Нет, на сей раз вылет для меня откладывался. Меня ждала автостарушка, заржавевшая вконец на стоянке. И полет на ней к родным стожкам.
Обсудив ещё некоторые несущественные вопросы, мы стали прощаться. Я напомнил о Кото. Дня через три его можно будет эвакуировать из любвеобильных объятий железнодорожной девы. Мне пообещали, что операция пройдет тактично и аккуратно. Женщины — наше богатство, как лес, газ, нефть, золото и алмазы. Их надо беречь, женщин.
Тут Панин вспомнил, что про меня спрашивала Маргарита (через Ладу), я её интересую как объект журналистского расследования.
— И все? Только как объект? — опечалился я.
— И как самец. Быть может, — заулыбался мой товарищ.
— Подлец, — тукнул его по шее. И предупредил, что Лада для меня как сестренка. Младшенькая. И если он будет её обижать…
— Ага, — вздохнул Панин. — Их, пожалуй, обидишь. Языки у них как ножи…
