— Они люди Колобка. Головорезы. Должны сопровождать туда академика, а обратно — контейнер с товаром.
— И что? — спросил я.
— Меняем. Их на вас. В аэропорту. И вы птичками улетаете.
— А что Акимов?
— Академик старенький, хотя бодренький. Видел эти морды всего один раз, — терпеливо объяснял Матешко. — С ним — как со старым знакомым… Вот паспорта, билеты… Места все рядом… Что еще?
— То есть академик — лох крепкий?
— Да, но и ваш ключик. Его там знают.
— Авантюра, авантюра. — Я пролистал паспорт. — И кто я на сей раз? Гунченко Алексей Григорьевич, м-да. А покраше кликухи не было? — пошутил. Котэ, а ты кто у нас?
— Нодари я, — ответил тот. — Запомни на всю жизнь. И на ближайшие три дня.
— Нодари, все будет хоп, — проговорил я. — Если нас раньше времени не хлопнут. Кстати, где моя пукалка?
— В боевой готовности. — Матешко открыл маленький сейф, вытащил оттуда моего «Стечкина», родненькую мою железку. — Разрешение на оружие… настоящее…
— А мне? — удивился Кото-Котэ, он же Нодари.
— А ты так отмахивайся, — сказал генерал. — Тебе, дружок, опасно доверять пушку. Сам себя застрелишь.
— Да вы чего, господа? — возмутился тот. — Вы что, меня не знаете?
— В том-то и дело, что хорошо знаем, — рассмеялись мы все. — Ты у нас известный стрелок! Бац-бац — и мимо!.. Ха-ха!
На честные наши слова друг оскорбился и затребовал шпалер; он, боец, готов хоть сейчас доказать обратное. Вон — в небе — летит ворона. Мы ему отвечали, что смарать, то бишь бить, беззащитную птаху, пусть даже вредно крикливую, — дело последнее. Лучше выпьем за здоровье новоявленных Алексея Григорьевича, Нодари и за ворону, летящую в родном, цементном небе. Пусть удача не оставит нас, людей, и пташку, чумовую от рождения. Хотя неизвестно, кто из нас более чумовой, мы или она.
На такой оптимистической ноте мы стали прощаться, обговаривая на ходу последние детали операции в аэропорту. Уже в прихожей генерал Матешко попросил меня задержаться. Панин и Нодари удалились готовиться к завтрашней чудной игре. Генерал же сообщил мне такую информацию: в недрах СБ обнаружены личные дела двух врачей, которые трудились в африканских прериях вместе с моим отцом. Фамилия одного — Латкин, он вирусолог; фамилия второго — Лаптев, микробиолог. Я поблагодарил товарища за помощь.
— А-а-а, — отмахнулся он. — Дело нужное. А то мы все и так без памяти. Живем одним днем, — взглянул на часы. — Какие ещё проблемы?
— Проблем много, — ответил я. — Хочу в Париж.
