Потом вышел отец Сашки. Был плотный, крепкий, плечи приподняты, как у боксера. Всматривался маленькими близорукими глазами; они прятались за сильными линзами очков.
— Что такое?
Потом меня узнают, у отца моего друга отличная профессиональная память на лица; он меня узнает и начинает нервничать и суетиться.
— Вы, кажется, приятель моего оболтуса?.. Сюда, сюда, молодой человек… в кухню… Что случилось? Ну, говорите же?.. Говорите…
Из крана капала вода, в раковине грудилась грязная посуда, вода капала на эту посуду, и она цинково тускнела. Ничего не меняется в нашей жизни все один и тот же цвет жизни и смерти.
— Саня? — спросил отец моего друга и я вспомнил, что Серова именно так и зовут.
Именно так его называли все, в том числе и я. Такое у него имя было Саня. Было такое имя…
— Что с ним? Говорите, черррт подери!
Я сказал. И увидел, как седеют волосы у человека. Он молчал, человек, и седел на моих глазах, покрываясь серебряной пылью.
И тут случилось: во всю мощь грянуло радио. Его позабыли выключить с вечера, и оно ударило во всю мощь, страстно и оптимистично.
6.00.
Отец моего товарища разбил пластмассовый кругляш радио о стену. И принялся лихорадочно и беспомощно собираться. Ему помогала тихая женщина, шаркала домашними шлепанцами… Телохранитель поспешно начал переговариваться по мобильному радиотелефону.
Я сказал — подожду на улице.
Дом по-прежнему спал, для людей этого дома ничего не случилось, они покойно спали и были счастливы в своем удобном сне, похожем на смерть. Спали под шум мелкого сетчатого дождика, покрывающего асфальт, деревья, крыши, машины… В такой дождь нельзя быть несчастным. Счастливое дыхание дождя.
Помню, как я проснулся от шума дождя. Это было в детстве. Я проснулся и увидел темного человека, стоящего надо мной. Я испугался, но пересилил страх и не закричал. Я спрятался под одеяло и решил дождаться утра… Утром темный человек исчез. Были старые дедовские одежды, они висели на вешалке. И в следующую ночь я спал спокойно и счастливо. Однако потом вырос и понял, что темный человек в каждом из нас. Я понял, что быть счастливым очень трудно, почти невозможно.
Когда мы приехали в больницу, на покатые плечи Серова-старшего накинули халат и увели. Я удивился — зачем в таких случаях медицинский халат, застиранный до дыр? Тому, кто их ждал на прозекторском холодном столе, это было совершенно безразлично.
А новый день продолжался, он наступал сквозь туман… Новый день, но без моего товарища.
