Не помню, сколько пробыл в этом мертвом пространстве. Помню, как мне удалось ухватиться за скользкое, похожее на руку… Помню свою ненависть это была коряга… в тине… Помню свое бессилие…
Потом вернулся на мелководье. Не было сил отвернуться — свет фар слепил, выжигал глаза… И я понял — Серова нет. Нет. Он погиб, мой товарищ. Я же буду жить. Зачем?
Моего последнего соотечественника нашли на рассвете. Аквалангист бочком выходил из воды; над ней клубился обморочный молочный туман… Водолазу было неудобно и трудно, я помог ему.
Рука моего друга была мокрой… Лицо… тоже мокрым… И в глазницах была вода… И во рту… обмылок языка плавал во рту…
Сашку опустили на песок. Человек в темной гражданской одежде быстро присел… Водолаз ушел за милицейский уазик и стал мочиться на колесо.
— Одеяло? Или что там у вас? — сказал человек в гражданской одежде.
Я развязал скатерть и бросил её содержимое на затухший костер.
Моего последнего друга накрыли этой скатертью. Когда его накрыли, я увидел — винное пятно легло на его спокойное славянское лицо. Как букет мертвых цветов.
Потом его уложили в джип. Голова моего товарища покоилась на красивых коленях женщины, как вечность назад. Рядом со мной сел человек в гражданской одежде, он показывал дорогу… И мы поехали, и ехали, и ехали в тумане, и казалось, что весь этот чудовищный кошмар закончится и…
Нет, Серов ничего не сказал, он ничего не мог сказать, потому что его лицо было накрыто плотной грязной скатертью.
Потом мы долго сидим в узком коридорчике сельской больницы. Нянечка вымыла полы, и было такое впечатление, что смерть имеет запах мокрых досок и хлорки. Я сижу и слышу голос женщины:
— Он меня любил. Я знаю, любил. Я тоже его любила и хотела, чтобы он был счастлив. Я его любила… любила… любила…
Я хотел закричать, чтобы она заткнулась. От её больного голоса у меня лопается брюхо. Мне кажется, ещё немного — и разойдутся швы, и все мои оставшиеся кишки вывалятся на мокрые хлорированные половицы…
А утро не кончается и, боюсь, никогда не кончится. Не кончится, как жизнь.
Почему так долго не выходят судэксперты, спрашиваю я себя. Неужели так много нужно времени, чтобы удостоверить смерть? Почему я сижу в этом коридоре?.. Если бы я задержался хотя бы на один день… Ведь я мог задержаться на один день?.. И ничего бы не случилось. Не случилось, если бы я не вернулся. Зачем вернулся? В эту бессмыслицу, из которой бежал, бежал, бежал…
«Труба вострубит! И мертвые восстанут. Нетленными-нетленными. А мы изменимся-изменимся…»
