Парадигматик | страница 30
– Нет, мы убегаем в себя.
– Знаешь, Дима, в детстве я часто уединялся и глубоко задумывался. Я считал, что тем самым убегаю в себя от остальных людей. Но это было не так – мне было некуда убегать. А когда я, уже сложившийся человек, пришел на эту работу, каждый раз, уединяясь и глубоко задумываясь, я действительно убегаю от себя, потому что проникаю в других людей, в их мысли, желания, мечты и страхи. Их страхи, как правило, смешны, их мысли – вызывают ужас. Такие люди не могут убегать в себя, это все равно что пытаться спрятаться от палящего солнца в зыбучих песках…
– Да, у них нет себя. Я тоже так думаю. А у тебя разве есть? А у меня?.. Не молчи, лучше попей чаю, и приступим к делу.
Дима заваривал отменный чай. Душистый, мягкий, крепкий, но не горький. Весь в котелке, так что не нужно смешивать заварку и кипяток. На встречу с ним я всегда брал деревянную кружку.
Мы долго в полном молчании пили чай, три кружки подряд, глядя на нежный майский закат. Глядя на закат над мегаполисом, думаешь всегда, что вот-вот солнце коснется земли и мигом расплавит стекло и бетон. А когда огнистый великан доковыляет до горизонта и начинает погружаться, появляется ощущение, что городу лишь из простой жалости снова дана пощада.
– Ты в курсе, что у тебя были предшественники?
– Я предполагал. Как называлась их профессия?
– А как ты называешь свою?
– Знаешь, Дима, я долго думал над этим. И назвал ее «парадигматик».
– Звучит как догматик.
– Не важно, как звучит. Важно, что значит.
– И что же? – в голосе Димы послышалась добрая ирония.
– Я придумываю идеи для других людей. Они служат исходными схемами для развития их мысли.
– Твой предшественник называл эту профессию, на мой взгляд, более интересно: монтер путей.
– Это звучит очень железнодорожно.
– А мы разве не катимся с тобой по жестко уложенным рельсам, как и все остальные?.. Твой предшественник был реалистом.
– Расскажи мне о нем!
– Хорошо. Это будет подходящей историей на ночь. Ты любишь динамичные триллеры?
– Нет
– Значит, придется потерпеть, извини.
– А там, в том домике, сейчас кто-нибудь живет? – спросил я и вдруг испугался собственного голоса: таким громким он был; я осознал, что стараюсь не шевелиться.