Бурмистр не удержался от соблазна, чтобы не сесть на прежнее место. Грачиха даже из дома вышла, присела на ступеньки, а Нулишка чуть не на колени к ней забрался.
— Повстречал как-то Соньку светлейший на самом на Сытном рынке. Говорит, хорошо-де ты, Сонька, воруешь, пока еще мне ни разу не попалась. Вот давай, говорит, с тобой об заклад побьемся, что меня, светлейшего князя, генерал губернатора и фельдмаршала войск российских, тебе, Соньке, ни за что не обокрасть.
— Ну! — торопили слушатели, пока Ерофеич скреб в своем кисете.
— Вот вам и ну! Сонька князю ответствует: а хочешь, мол, светлейший, я из-под тебя и из-под твоей супруги перину выкраду целиком? Светлейший тут сильно смеялся, потому что дворец его, что на Васильевском острову, сами знаете, в семь рядов клевретами[16] окружен. А Сонька ночью оделась трубочистом — порточки такие узенькие, черная шляпа, кочерга — и через камин явилась прямо в покой. Видит, на господской кухне кувшин стоит с квашней, наутро тесто делать, князю, хе-хе, пирожки печь.
Пока он заправлялся понюшкой, завалинка трепетала от страха и любопытства.
— Ту квашню, — продолжал Ерофеич, еще понизив голос, — Сонька взяла и вылила князю и княгине в постель, а сама до поры спряталась. Вот пополуночи светлейший проснулся да с испугу перину ту самолично в окно выбросил, а там Сонька со своими татями — и была такова.
— Сказка! — заключил, отсмеявшись, бурмистр Данилов.
— Да ей-же-богу! — не сдавался Ерофеич. — А вот, послушай, был некогда откупщик, фамилия его Чистоплясов.
— Как же! — подтвердил Данилов. — Кровопийца известный, деньги в рост давал. Ни вдовы не жалел, ни сироты…
— Точно! — поднял палец Ерофеич. — А знаете, через что он умер? Опять же через Соньку.
— Ну уж, поди ты прочь, это уж чепуха! — Бурмистр даже отвернулся.
— Ан не чепуха! Слушай-ка лучше, господин слободоначальник. Прознала как-то Сонька через своих сообщников, а у нее они везде, что в некоем кабаке тот откупщик хвастался, будто у него на сеновале кубышка спрятана, а в ней — миллион!
Вдова Грачиха изумленно ойкнула, остальные зачарованно молчали.
— Забралась она к нему на сеновал, а тут, как назло, сам откупщик дверь отмыкает, проведать свое сокровище пришел.
Последний луч солнца угас за далеким шпилем Адмиралтейства. В церквах звонили ко всенощной.
— А Сонька, — продолжал Ерофеич, — Сонька не растерялась, во, бой-баба! Видит, в углу коса, та самая, которой луга косят. Взяла ее в руку, зубы оскалила, точно как наш преображенский сержант, господин Холявин. Молвит Чистоплясову: «Разве ты меня не признал? Глянь-ка попроворнее — я ведь смерть твоя, за тобой пришла. Сейчас косою тебя вжик!» И повалился замертво тот откупщик, сердце его таковых речей не вынесло.
