— А ты знаешь, что сейчас — день или ночь? — спросила Ривка.
— Не больше, чем ты, — признался он.
В бункере имелись часы, и они с Ривкой старательно их каждый день заводили. Но довольно скоро запутались и перестали отличать день от ночи. В пламени свечи Мойше отлично видел циферблат — пятнадцать минут четвертого. Дня или глубокой ночи? Он не имел ни малейшего представления. Знал только, что сейчас они все бодрствуют.
— Не знаю, сколько мы еще продержимся, — поговорила Ривка. — Человеку не пристало прятаться в темноте, словно крысе в норе.
— Но если нет иной возможности остаться в живых, мы должны терпеть, — резко ответил Мойше. — Во время войны всем трудно — ты же не в Америке! Даже здесь, под землей, мы живем лучше, чем в нацистском гетто.
— Ты так считаешь?
— Да, я так считаю. У нас полно еды… — Их дочь умерла от голода во время немецкой оккупации. Мойше знал, что нужно сделать, чтобы ее спасти, но без еды и лекарств был бессилен.
— И что с того? — спросила Ривка. — Раньше мы могли встречаться с друзьями, делиться с ними проблемами. Немцы избивали нас на улицах только потому, что мы попадались им на глаза. Если нас увидят ящеры, они сразу будут стрелять.
Поскольку она говорила правду, Мойше решил изменить тактику и сказал:
— И тем не менее, наш народ лучше живет при ящерах, чем при нацистах.
— Да, главным образом, благодаря тебе, — сердито заявила Ривка. — И что ты за это получил? Твоя семья погребена заживо! — В ее голосе прозвучали такой гнев и горечь, что Ревен расплакался.
Утешая сына, Мойше про себя поблагодарил его за то, что он положил конец их спору.
После того, как они с Ривкой успокоили малыша, Мойше осторожно проговорил:
— Если ты считаешь, что так будет лучше, полагаю, вы с Ревеном можете выйти наверх. Вас знает не так много людей. С Божьей помощью пройдет достаточно времени, прежде чем вас предадут. Любой, кто захочет выслужиться перед ящерами, сможет меня заложить. Или какой-нибудь поляк — просто потому, что ненавидит евреев.
— Тебе прекрасно известно, что мы так никогда не поступим, — вздохнув, ответила Ривка. — Мы тебя не оставим. Ты совершенно прав, тебе подниматься наверх нельзя. Но если ты думаешь, что нам здесь очень даже неплохо, ты самый настоящий болван.
— Я не говорил, что нам тут хорошо, — подумав немного и стараясь припомнить, не сказал ли он в действительности чего-нибудь такого, проговорил Мойше. — Я только имел в виду, что все сложилось не так уж плохо.
