— Девятьсот двадцать,— поправил я с должной скромностью. Теперь Слэу интересовал меня чуть больше, чем в начале нашей встречи.
Расстегнув пиджак, он сунул большие пальцы за брючный ремень, как ораторствующий политикан. Фи!
— Вы знаете, господин Тримл,— доверительно нагнулся он ко мне,— ваша речь сделала для меня больше, чем все речи, которые я когда-либо слышал, много больше — она нажала кнопку...— говорил он, тараща глаза и обдавая меня запахом этого ужасного салата и риса с тушеными осьминогами.— Едва ли не единственное, что нужно для ученого моего типа,— чтобы кто-то или что-то нажало кнопку...
— Боюсь, что я не очень ясно представляю, о чем идет речь,— неприступно сказал я, стараясь чуть отодвинуться в сторону.
Слэу непонимающе посмотрел на меня:
— А разве я не сказал вам?
Я пожал плечами.
— Это даже интереснее,— внезапно сказал он, махнув рукой.— Вы разрешите мне пригласить вас к себе домой? Мне хотелось бы кое-что вам показать...
У него был вид человека, которому можно поверить, но я все же заколебался — любое доверие в наши дни должно иметь четкие границы.
— Это отнимет совсем немного времени,— настаивал он.— Для вас это может оказаться очень интересно, а для меня это крайне важно!
В нерешительности я оглядел зал. Гости уже собрались тесными кучками, обсуждая те дела, которые вершатся на подобных приемах. Мне пора было уходить, и когда я увидел, что пьяный доктор Арто, увы, мой родственник, сидевший пригорюнившись около эстрады, раскачиваясь, направляется в мою сторону, то сказал Слэу:
— Хорошо. Я согласен.
Слэу просиял и хлопнул меня по плечу. Фи!
— У меня внизу машина, пойдемте скорее...
Увернувшись от проспиртованной туши доктора, которого мне в противном случае пришлось бы везти домой, я пошел за Слэу.
Когда швейцар назвал в уоки-токи мою фамилию и подкатил мой «Астор», я велел Бенвенуто ехать домой, а сам уселся в довольно потрепанный «Мормон» профессора Слэу. Вряд ли ему было не по средствам нанять человекошофера: видимо, некий культурный демократизм заставлял его обходиться автоматом.
Дом его был двухэтажным кошмаром, стилизованным под альпийскую хижину. Внутри он выглядел несколько уютнее и элегантнее, и я даже почувствовал нечто вроде симпатии к хозяину, когда увидел в старинном дубовом шкафу английский столовый сервиз прекрасного серебра и очень тонкой работы. Супница была просто чудо: изящной и строгой формы, с литыми подчерненными медальонами по бокам. Но хозяин тут же разрушил очарование минуты. Проследив мой взгляд, он ухмыльнулся и сказал:
