Когда звонил телефон, Константин Юрьевич уже не вздрагивал, а широким жестом снимал трубку и говорил: «Лямин слушает. Прием!» Он начал ходить на почту, без очереди просовывая голову в окошко, внятно спрашивал: «Лямину ничего нет?»
Константин Юрьевич стал поглядывать на женщин, чего не замечалось за ним лет пять, причем смотрел с каким-то сожалением, чем смущал. Начал курить и при этом запускал такие лихие колечки, которых от него никто не ждал!
На профсоюзном собрании очнулись, увидев Лямина на трибуне. Он решительно вскрывал ошибки в работе директора. Тот попытался что-то сказать, но Константин Юрьевич так сказал «прошу Лямина не прерывать», что директор сел на место.
После собрания Лямин помогал надеть пальто Изабелле Барсовне, женщине необыкновенной красоты, как считали в учреждении. Она навела на него убийственные глаза, улыбнулась и прошептала: «Можете проводить». Константин Юрьевич пошатнулся, а Изабелла Барсовна, добивая глазами, сказала: «У меня есть бразильский кофе». Лямин покраснел и услышал, как говорит: «Извините, не могу, у меня через полчаса свидание».
Без пяти восемь он был дома. Еще раз побрился, поправил перед зеркалом волосы и сел к приемнику.
Ровно в восемь знакомый голос сказал: «Камин! Камин! Как слышите? Прием».
— Какой Камин? Что ты несешь?! — возмутился Константин Юрьевич. А голос опять: «Камин! Камин! Я — ласточка! Как слышите? Прием». Лямин покрутил ручку тембра, но женщина стояла на своем и пронзительно кричала: «Камин! Камин!..»
— Ласточка моя! Голубушка! — непослушными губами шептал Лямин. — Что с тобой сегодня?! Да не было у меня ничего с Изабеллой, честное слово! Только пальто на нее надел, и все! Это же я, Лямин! Не узнаешь? Что с тобой, родная?!
«Камин! Камин!»
— Не Ка-мин, а Ля-мин! Лямин! Что у тебя с дикцией?! Попробуй еще раз!
«Камин! Камин!..» — отозвалась женщина.
Лямин в сердцах саданул кулаком по приемнику, что-то хрустнуло — и стало тихо.
Шкала погасла. Константин Юрьевич в ужасе оглядел опустевшую комнату и заплакал, сморкаясь в галстук.
Спал он кошмарно. Метался по кровати, кричал:
— Я — Камин! Я — Камин! Ласточка, разжигай! Переходи ко мне на прием!..
Утром комната показалась ему громадной, таким маленьким и ненужным ощутил он себя, как пылинку в углу Вселенной.
Кто-то шагал по руке. Константин Юрьевич приоткрыл глаз. Голодный комар суетливо тыкался в кожу, и наконец, проколов, принялся пить кровь. Лямин собрался прихлопнуть наглое насекомое, но уж больно здоров был комар. И Константин Юрьевич не тронул его.
