Она села на кровати, пытаясь защититься от рук матери, но… она уже снова плакала: что-то подсказало ей, что это всего лишь сон. В комнате было пусто, темно и тихо, она осознала горькую реальность, с которой ничего нельзя было поделать.
Осторожный стук в дверь оборвал ее рыдания. Затаив дыхание, она поспешно прошептала:
– Кто там?
– Дэвид, – раздался ответ. – Я знаю: ты плачешь. Она не подумала, что он может услышать ее. Но из-за тонкого потолка в комнате Люси был слышен каждый звук. Ей вдруг стало жалко себя – это было ее личное горе. Она не хотела делить его даже с Дэвидом.
– Мне просто приснился плохой сон, – сказала она, удивляясь, как резко звучит ее голос.
– Я думал, что ты нуждаешься во мне, – донесся его шепот. – Ты так расстроена. – Затем, после некоторого колебания: – Можно войти, Летиция?
Она замерла в нерешительности. Папа понятия не имел, что Дэвид здесь. Он ужаснется, когда узнает, что он приходил к ней в спальню. Это будет нехорошо. Но вдруг ей стало все равно.
Дэвид вошел в комнату, и она закрыла лицо руками, больше от смущения, чем от горя. На ней была только ночная рубашка. Она благодарила Бога, что свет от газового фонаря с улицы лишь едва проникал в комнату. Все равно, она не осмеливалась взглянуть на него.
Летти не слышала, как он подошел, пока край ее кровати не прогнулся под тяжестью его тела. Его руки коснулись ее рук, осторожно отнимая их от лица, и, хорошо это или нет, она почти непроизвольно обняла его и подняла лицо, позволив ему нежно поцеловать ее. Они молчали. Прижавшись всем телом к нему, она ощущала комфорт, заполнивший пугающую ее пустоту. Вдруг инстинктивный страх заставил ее отпрянуть.
– Нет… Мы не можем. Мы не должны!
Он смутился и тоже слегка отодвинулся. Она не должна была позволять ему входить в ее спальню. Но, когда он уже был здесь, как она могла прогнать его.
Он почти не касался ее. Ласки, которые ее так напугали, прекратились. Тихо, почти шепотом, Дэвид сказал:
– Спи, моя дорогая. – Он пошел к двери, край ее кровати распрямился. – Я лучше пойду домой. А завтра приеду снова.
Но она не хотела, чтобы он так ушел.
– Я ужасно глупа.
– Совсем нет.
Он снова был около нее.
– Летиция, дорогая моя. Я тебя люблю всем сердцем. Поэтому я не могу быть столь эгоистичным, чтобы позволить себе… я хочу, чтобы ты стала моей женой, а до этого… Летиция, ты понимаешь, что я хочу сказать, милая?
Да, она понимала. Его собственное горе научило его сопереживать и сочувствовать и не сделало его эгоистом. Перед тем как уйти, он снова нежно поцеловал ее, и она знала, что в эту ночь больше не будет плакать.
