Досадливо поморщившись, я показал отражению язык.
В ответ оно ухмыльнулось, приподняв верхнюю губу и обнажив пару неприятного вида длинных и острых клыков…
Как ни странно, я не испугался. Не потому ли, что вспомнил соответствующий бородатый анекдот о необходимости закусывать? К сожалению, через секунду юмор ситуации перестал до меня доходить: я был сух, как пустыня Сахара, выпив последнюю стопку дня три тому назад. Неужели пора к психиатру? Ласковый врач и уютная палата, с обитыми матрасами стенками… И это перед сдачей квартального отчета! Да, наш главбух, лапочка-шеф, меня и там достанет… и сгрызет, тщательно обгладывая каждую косточку!
Может, поблазилось? Я опасливо повторил эксперимент с высунутым языком. Небритый тип в зеркале безучастно скопировал дурацкое выражение моей физиономии, как и тысячи раз до этого.
Изгруди вырвался облегченный вздох — таки почудилось! Я тут же нашел тривиальное объяснение — просто не участвовавший в механическом утреннем действе мозг досматривал последний сон. Помнится, в армии я даже в строю на марше ухитрялся спать, пристроившись к впереди идущему и уткнувшись лбом в колючий ворс влажной от росы солдатской шинели. Очень удобно… пока дорога не поворачивает.
Я улыбнулся воспоминаниям и принялся за бритье «на сухую», благо аэрозольная пена позволяла это сделать без лишних страданий. А умыться можно и на кухне, из чайника.
Более-менее приведя себя в порядок, я решил, что созрел для завтрака, и открыл холодильник. Навстречу мне вырвалось облако морозного пара. Похоже, разладился терморегулятор. То-то мой старичок «Розенлев» аж мотором трясет от усердия! Ладно, лишь бы кефир насмерть не заморозил. Сквозь пар я разглядел заветную чашку с положенной поперек ложечкой и извлек из промороженного пластикового чрева.
Достать-то я достал, но до стола донести не смог — вмиг онемевшие от холода пальцы пронзило резкой болью и чашка, ударившись об пол, вдребезги разлетелась. Вместе с ней хрустнула и распалась надвое стальная ложка… Интересно, при какой температуре сталь становится хрупкой? Если верить антарктическим историям Санина, то около минус семидесяти… Проверять по справочникам желания не было.
Кровообращение в обмороженных пальцах потихоньку восстанавливалось, и они нестерпимо ныли. Странновато начинается денек…
Тупо глядя на куски чашки и заледеневшего кефира, я опустился на табурет… и тут же взвился в воздух: то, что еще вчера служило надежной опорой моему седалищу, теперь напоминало большой ком розоватого желе, продолжавшего колыхаться от прикосновения.
