Но подарками мы все же обменялись. Я подарил ему, прочитанный уже мною журнал, на обложке которого размашистым почерком вывел пожелание дружбы между двумя странами и нарисовал два прямоугольника. Один разделил линией пополам, закрасил половинку, а в середине второго провел, как меня учили на геометрии, идеальную окружность, которую затем старательно «залил» синими чернилами. Японец все так же улыбался, но взгляд у него сделался внимательным и каким то умиротворенным. Он достал из кармана связку ключей, на которой, вместе с двумя-тремя брелоками, болталась крошечная кожаная бутса. Ловко снял её с двойного кольца и протянул мне. Обменявшись короткими поклонами, мы разошлись в разные стороны. Надо было еще успеть допить и доесть все привезенное с собой к матчу. На стадион нас с водкой и салом никто бы не пропустил.
До матча оставалось всего полчаса. Мы сидели на рюкзаках в тени деревьев и смотрели на высоченные осветительные мачты Республиканского стадиона. Лето. Выпитый алкоголь видимо уравновесил температуру внутри тела и за его пределами. Я испытывал непрерывное ощущение счастья. Впереди еще ждал футбольный матч. В эти минуты никаких сомнений относительно его исхода у меня не было.
– Порвем как тузик грелку, я думаю, Шева два вкатит, – обращаясь сразу ко всем и ни к кому, промычал я.
– Они нам первые забьют. С пеналя. А потом в перерыве Олежка всем по рогам надает, во втором разгромим, – то ли не согласился со мной, то ли полностью поддержал кто-то.
– Пора идти уже, пока все кордоны пройдем, – чей то наиболее трезвый голос пытался вернуть нас в реальность. Идти никуда не хотелось. Я жевал травинку и смотрел в небо, потом, внутренне согласившись с последней мыслью, резко поднялся и перевел взгляд на развалившуюся гвардию. Невнятно произнес: «Подъем» и сразу же присел. Не нужно было так резко вставать. Немного пошатывало и перед глазами, перекрывая друг друга, росли и лопались красные круги и кольца. На газетке были разложены бутерброды и несколько открытых бутылок пива, водки уже не было.
Во главе скатерти-самобранке стояла трехлитровая банка соленых томатов. Как могла прийти в голову совершенно трезвому на момент выхода из дома Диме идея захватить с собой сей ценный груз, я не знаю. Но довольны были все. Банку мы расконсервировали еще в вагоне поезда. Сейчас на самом дне, в гуще укропа и среди зубков чеснока, как елочные шарики среди хвои, виднелись бока трех или четырех последних помидоров. Они выглядели очень аппетитно, но желания их съесть никто не выказывал. Допили пиво, доели бутерброды, собрали весь мусор в пакет, который я деловито спрятал в свой рюкзак, чтобы потом торжественно вручить при обыске милиционерам из оцепления.
