Времени думать и действовать уже не оставалось. Брент, ослабевший от потери крови, скованный страхом, вцепился в поручни кресла. Силы, кромсавшие корпус «Тигра», швыряли его из стороны в сторону. Освободясь от троса аэрофинишера, бомбардировщик, похожий в эту минуту на подбитую чайку, ищущую, куда бы присесть, заметался, наддал, задрав нос к небу, и рухнул на палубу, обдирая ее хвостом и сломанным, бесполезным крюком.
«Тигр», двигаясь на скорости сто узлов, зацепился за сетчатый стальной барьер левым колесом. И оно, и правое колесо, и стойки шасси, и масляный радиатор, и тормозные тяги, откуда хлестнули красные струи гидравлической жидкости, отлетели разом — как будто их скомкала и оторвала великанья рука. Самолет, подскочив, перевалился через барьер, ударившись о палубу пропеллером, и полетел вдоль правого борта, как пес, который прячет обожженный нос в траве.
Перед глазами Брента все замелькало, взвизгнул металл обшивки, раздались удары, грохот, оглушительный треск. Самолет, потеряв оба крыла и разбрызгивая во все стороны бензин, перевернулся. Брент, вскрикнув, втянул голову в плечи, как испуганная черепаха, стараясь сжаться в комочек, стать как можно меньше. Острые края распоровшегося всего в нескольких дюймах от его головы фюзеляжа завизжали, как попавший в капкан зверь, глубоко пропахали тиковый настил палубы, добрались до стали и высекли из нее искры.
Самолет боком ударился об островную надстройку, и Брент с размаху приложился головой к фонарю. Оглушительно зазвенело и забухало в ушах, в черной пелене, соткавшейся перед глазами, ослепительно вспыхнули звезды — и все исчезло. Наступила тишина, и он закачался над палубой вверх-вниз на лямках своего парашюта. Так вот, значит, что такое смерть? Полный покой, расслабленность, мир… Он закинул руки за голову. И в эту минуту ноздри его уловили запах бензина.
Потом он услышал свист, как будто спустило колесо, и ощутил запах гари. Огонь! Ледяной, цепенящий ужас охватил его, словно по жилам вместо крови побежали льдинки. Он был жив, но ему грозило то, чего он боялся больше всего на свете — сгореть заживо. Он попытался выпутаться из ремней своего парашюта, но руки не слушались, а из носа и рта хлестала кровь. Он чувствовал жар. Пламя уже касалось его… Он просто поджарится здесь, как цыпленок. Брент закричал. Потом опять и опять. Потом самолет дернулся. Послышалось шипение. Струя белой пены ударила в горящий бензин, острые лезвия топоров с лязгом вонзились в обшивку кабины, отдирая листы алюминия. Сильные руки обхватили Брента за плечи, отстегнули привязные ремни, он выскользнул на палубу, прямо в гору белой пены. Потом его потащили по палубе, и тут наконец над ним сомкнулась блаженная тихая тьма.
