Вашмен извлек футляр с кольцом из кармана и пустил его по кругу. Стивенс открыл крышку – и его глаза округлились от удивления.
– Приятель, да я видел, как эскимосам хватило на целую жизнь камешка меньшего по размеру. Сколько же ты отвалил за него – стеклянных бус на двадцать четыре доллара да еще и красной фланели в придачу?
Вашмен мягко засмеялся, закрыл футляр и положил в карман, а Стивенс спросил:
– Не иначе как вознамерился вручить ей колечко нынешней ночью.
– Есть такая мыслишка.
Все прошлые месяцы строгой экономии и откладывания по крохам из зарплаты этой ночью принесут свои сладкие плоды. Он уже рисовал в воображении тихую восхищенную радость на лице Лайзы.
Официантка принесла заказанное Вашменом чили и повернулась, чтобы удалиться, но Стивенс удержал ее за запястье:
– Как вас зовут, лапочка?
– Франсина. А вас?
– Бак. Бак Стивенс. – Он произнес это, лихо вскинув голову, так что белокурая прядь упала ему на лоб, и Вашмен с трудом подавил ухмылку. – Вам, случайно, не требуется, чтобы этим вечером кто-нибудь подвез вас до Флагстафа, Франсина?
– Если даже и так, то с чего вы взяли, что этим кем-то непременно будете вы?
Стивенс оживился:
– Ну так как, вас подвезти?
– Чушь! – Она потянулась, чтобы забрать тарелку Вашмена, и белое платье натянулось вокруг пышных грудей. – У меня есть дела и поважней. – Франсина выпрямилась и надменно взглянула на Стивенса. – Но ты можешь вернуться сюда, когда подрастешь.
– В каком именно месте "подрастешь"? – нахально уточнил Стивенс, и в его глазах заиграли веселые озорные огоньки.
Когда Франсина смеялась, ее глаза превращались в узенькие щелки.
– Ладно, посмотрим, – бросила она, отсмеявшись. – Ты заходи, а там уж мое дело. – И упорхнула прочь.
Вашмен хохотал до коликов в животе. Веселый выдался денек. Прямо-таки отличный, если учесть, что вечером он увидит Лайзу.
Каннингем неуклюже поднялся, и Вашмен дал ему выйти.
– Вы, ребята, уж не засиживайтесь здесь, а не то и впрямь дождетесь бурана, – посоветовал констебль и, волоча ноги в своих ковбойских сапогах, пошел рассчитываться к кассе. За все это время на его физиономии не возникло даже подобия улыбки. Да, непробиваемость белых порой просто поразительна.
– Старая кислятина, – не замедлил сообщить Стивенс.
– Я скажу тебе, сын мой, грядет революция, и мы, индейцы, в ближайшем будущем внесем некоторые перемены в эту тухлую жизнь. Мы намерены указать белому человеку истинный путь к радости. Мы собираемся обучить его тому, что даст ему возможность возвыситься до уровня нашей цивилизации из его нынешнего жалкого дикарского состояния. И когда нам это удастся, наше Бюро прав белого населения выпишет каждому белому мандат на ничем не ущемленные гражданские права, действительные, пока восходит солнце и реки впадают в море.
