Через некоторое время Петрова прочно привыкла, что она и не дура какая-то вовсе, а самая умная, самая красивая, самая-самая во всем их городе. Куда она только не заходила, где только не появлялась, все тут же начинали ей бурно радоваться. А кто радовался не слишком бурно, того Петрова не извиняла. Поскольку приказ ею был дан, чтобы всем радоваться именно бурно. Ну, а кто в нашем сугубо демократическом обществе не понимает приказов, тот ведь везде лишним бывает. Остается с носом. А еще лучше — без носа. И все радовались! Бурно! А чо печалиться, если всем так сразу хорошо стало, так радостно!
Только один Мишка сумрачный все это время ходил. Завел он себе лунный календарь и крестиками дни считал. Перемены, происходившие вокруг него, одного только его, похоже, не радовали. Но Петрова сына извиняла. Как-то выделяла его из всех остальных. Понимала она, что, в силу своей занятости, слишком мало времени уделяет подрастающему поколению. Хотела даже повысить это время с семнадцати минут в день до двадцати двух, но не получалось пока. Дел было невпроворот.
Мишкину бабку Петрова сдала на принудительное лечение от алкоголизма в шикарную больничку для бывших жен коммерсантов. Такая петрушка у них в городе повелась, что как только жена вдруг не нужна становилась, так ее в такую клинику за большие деньги сдавали, потому как все свое имущество коммерсанты почему-то непременно на старых жен записывали. А больничное начальство им само уже потом продлевало доверенность на управление этим имуществом. Всем так удобнее было. Ни судов, ни скандалов. Сидят эти жены тихо по лавочкам. А бывшие их мужья передадут им пару бананчиков — да и к окошечку специальному в приемном покое рысью бегут. Им там печать — хрясть! Подпись главного врача — бац! Занимайся, дорогой товарищ, коммерцией!
Мишка старался вести себя тихонько, не привлекая к себе особого внимания мамки, поскольку опасался, что она и его куда-нибудь запросто может сдать. Ага. И будет он тогда сидеть на лавке у забора, как бабка, тоскливо глядя на проплывающие мимо лохматые облака.
Впрочем, и при желании не смог бы он доставить Петровой никаких огорчений. Михаил теперь ходил везде с такой специальной тетенькой — телохранительницей Софьей Платоновной. Петрова почему-то решила, что Мишку могут похитить, а она очень боялась шантажа. Вернее, не шантажа она боялась, насрать ей было на какой-то шантаж! Опасалась она, как раз, ряда непродуманных решений со своей стороны, Ну, там со стрельбой и прочей мокрушкой. После того, как она стала главной на своей работе, уволила всех прежних сотрудников, включая господина Кропоткина и Ларису Петровну из отдела поставок, захватила несколько смежных фирм, она вообще раздражалась по самым пустячным поводам. Отсутствие самоконтроля ее беспокоило, короче. Но даже не столько ее, сколько ее психоаналитика. Самого дорого в городе, конечно.
