— А разве тут не заповедник? — спросил его парень в очках и в жёлтой нейлоновой куртке, которую Петька сразу оценил: канадская или японская.
— Намёк понял! — сказал хрипатый. — Нет, дорогуша, тут не заповедник. Вот с вальта я и пойду! Не заповедник тут! И вот ещё вам в придачу. А вы каким промыслом живёте?
— Наука! — сказал очкастый и засмеялся. — Как это? Стас? Какая наука?
— Эта… — сказал его партнёр. — Этнография! Во!
— Это как же? Вот наше дело исконное — охота. А вы, я извиняюся, как?
— Очень просто, — говорит очкастый и запевает: — «Я ехала домой, двурогая луна… светила в окна тусклого вагона…»
Петька смотрит на них с верхней полки с уважением: первый раз он видит этнографов.
— Вы, так сказать, собираете ценности материальные, а мы духовные. Вот вам дамочка! Тут деревни пустые стоят, а в них, знаете ли, пропадает всякая утварь или, к примеру, иконы… «Доски» мы их называем, а это сейчас в большом ходу…
— Видал! Видал… — недобрым смехом засмеялся ещё один игрок, по виду тоже охотник. — А потом «рус ляпти, рус балалайка»… Скалки, прялки…
— Именно, именно… — смеётся очкарик. — Не пропадать же этому в мёртвых деревнях… «Светила в окна тусклого вагона…»
— А в раньшее время церковных воров знаешь как убивали? — интересуется тот, с недобрым смехом. И тоже запевает про двурогую луну.
— Так дикие люди были! Опьянённые дурманом религии, они видели в иконах так называемые святыни, а не произведения искусства… А мы возвращаем народу утраченное достояние.
— И сколько же такое достояние даёт, если, скажем, милиция застукает? — интересуется охотник.
«Что это он? — думает Петька. — При чём тут этнография и милиция?»
— «Светила в окна тусклого вагона…» — поёт очкастый. — Меньше, меньше, чем за охоту без лицензий. Да ещё в заповеднике.
— Не заповедник здесь… Не заповедник, — говорит охотник. — Вот вам раз! Два! Три! И… погоны! — И он довольно начинает подпевать про окна тусклого вагона.
«Что это они поют неправильно, — думает сквозь дремоту Петька, — не «тусклого вагона», а «окна тусклые вагона», а тусклых вагонов не бывает, это окна тусклые…»
Трясётся вагон на стыках, гудит разговорами. В каждой секции — своё. Ребёнок плачет, гармошка играет… Но разговоры всё больше про деревню да про места, мимо которых мчится поезд.
— То, что сейчас деньги вкладывают в Нечерноземье, — это не только экономика… — говорит кто-то в соседнем купе. — Это наш национальный, патриотический долг, нужно воскресить исторический центр России…
