Генерал-губернатор и чиновник из Петербурга проследовали во внутренние покои дворца. В дверях гнулись ливрейные лакеи.
Федора Федоровича удивило во дворце обилие цветов. Их зеленые ковры украшали стены, лестницы, оконные проемы. Листья растений были свежи и ярки необыкновенно. Гость звучным голосом высказал восхищение. Иван Варфоломеевич ответил, что долгая зима и морозы определяют любовь сибиряков к комнатным растениям и поощряют к заботливому их выращиванию.
— Глаз устает, — сказал он с улыбкой, — от белизны покровов снежных и успокоится хочет на приятной ему зелени.
Губернатор подошел к роскошному цветку и заботливо поправил веточку.
— Китайские купцы привезли эту прелесть, — пояснил он, — через Кяхту. Я не устаю заботиться о его произрастании.
Гость в видимом восторге от трудов генерал-губернатора почтительно склонил голову.
Федору Федоровичу были отведены покои во дворце. Скрывшись в комнатах, дабы переменить дорожное платье и освежиться, он уже через час вышел к генерал-губернатору, ожидавшему его в столовой. Войдя в зал, Федор Федорович с достоинством склонил голову в свеженапудренном парике, чуть поправил кружевную манжету и сел.
Стол был накрыт безупречно. За стульями застыли лакеи в перчатках снежной белизны. У буфета почтительно стоял дворецкий, высокий и стройный старик со значительным лицом и седыми бакенбардами. Свечи в люстрах и в канделябрах на стенах были зажжены, свет их, дробясь и приумножаясь, сверкал в многочисленных зерцалах. Начали подавать.
Иван Варфоломеевич в ожидании гостя размышлял о причинах его приезда. Губернатору было известно, что чиновник этот — сын преуспевшего при императоре Петре Первом московского мещанина. Не богат, но влиятелен. Знал он и то, что гость долгое время жил при дворах английского и французского монархов, но обязанности, которые он выполнял там, были не совсем ему ясны. В одном был уверен Иван Варфоломеевич: Рябов не будет копаться в документах канцелярии губернатора. Но все же о причине приезда догадаться не мог.
Гость ел, не поднимая глаз. В движениях его, в том, как подносил ко рту салфетку, слегка касаясь губ, угадывалась принадлежность к высшему свету.
В тишине валы негромко позвякивала посуда, серебро. Посуде генерал-губернатора мог позавидовать любой петербургский дом: тончайший китайский фарфор.
В продолжение обеда Федор Федорович произнес лишь несколько ничего не значащих слов. Эта молчаливость настораживала генерал-губернатора. Но с лица его, тяжелого, малоподвижного, не сходила улыбка.
