Она не могла видеть, на чем я сижу, но в этой ситуации было не до удивления по пустякам.
— Ага.
— Тогда передай, если не жалко.
Мысленно поругав себя за излишнее джентльменство, я медленно привстал, и осторожно бросил плед ей.
— Лучше быть пять минут трусом, чем всю жизнь покойником, — ответил я на ее ироническую улыбку.
Вместо того чтобы накинуть плед на себя, она расстелила его под собой.
— Мне не холодно, — сказала она, — но сидя на земле можно простудится.
Это точно, — ответил я, про себя отметив, что теперь оставалось сидеть на земле мне.
— Итак, ты хочешь знать кто я, и зачем пришла? — спросила она риторически, и, усевшись поудобнее, начала рассказ.
Она говорила два, а может четыре часа. Время перестало существовать для меня. Ее голос лился подобно горному ручью. И если какое-то время я не мог оторвать глаз от чудесных изгибов ее тела, словно сошедшего с Валеджеских картин, то вскоре мой рассудок полностью потонул в рассказываемых ею историях. Историях занятных и крайне запутанных.
В них говорилось о существах, живущих в смежных пространствах с незапамятных времен. О сложном устройстве мира, где первое исходит второго, а второе из первого, где творение может создать создателя своего создателя, а место прибытия зависит от маршрута.
Временами я как будто переставал ее слышать, и вместо слов я непосредственно ощущал рождаемые ею образы. Яркие картины кривых многомерных пространств подобно молниям пронзали мое сознание. Я видел Того, кто есть Ключ и Ворота, и Того, кто царствует в Затопленном городе, Того, кто идет по кронам деревьев и Того, кто однажды вернется. Сама она была одной из хранительниц Алтаря, возведенного для встречи этого Того.
А главное, я снова начал чувствовать единство окружающего меня мира, частью которого был и я. Я чувствовал красоту каждой травинки, каждого камня, каждого местного обитателя.
Единственным, что выглядело подобно злокачественной опухоли, был наш лагерь.
Я вдруг осознал, что она попросила мой плед вовсе не потому, что боялась простудиться. Просто она хотела, чтобы я стал ближе к ее земле. Чтобы я ощутил ее силу и красоту. А она все говорила и говорила.
— Уходи пока не поздно, — с этими ее словами я вернулся к действительности, — Всех, кто осквернят наших Богов ждет страшная смерть.
— Расскажи это конквистадорам, — ответил я ей.
Она замялась. Должно быть, она прекрасно понимала, что ее боги давно потеряли свою силу, и их возвращение, даже если верить ее историям, дело весьма сомнительное.
