— Никого не узнаешь, — Митька уже рвался к выходу, распихивая бутылки по карманам, — а ты не изменился, черт возьми.
Толик еще пуще повеселел и, шагая рядом с Митькой, впервые за последнее время не тревожился мыслями ни о чем:
— Ни хрена себе, — заорали все разом, вскочили с мест, оттерли Толика к стене, хлопали кулаками по груди.
-: Я и говорю, — шумела за столом потрепанная девка, — нет, вы послушайте:
Но, увидев Толика, замерла и вдруг закричала в голос.
— Не может быть, Толик: не узнаешь? Никто не узнает. Вот она, жизнь, что с нами делает.
И, не останавливаясь, понеслась дальше.
— А ты не изменился, разве что красивее стал. Ты и тогда самый красивый был, а сейчас, — щелкнула языком, — самый, самый, не помнишь? Я ведь любила тебя, ну, узнал?
Толик неопределенно пожал плечами. На другом конце стола на правах хозяина руководил Митька.
— Так о чем мы? — разлил по стаканам и остановился глазами на Толике, — рассказывай, что там у тебя насчет жизни?
Тот от неожиданности вздрогнул, и мгновенно в воображении выступил желанный и ненавистный образ матери. Чтобы скрыть судорогу, схватил стакан, разом выпил. Ах, эта тайна съедала его поедом. Сидел, не отвечая, боясь поднять глаза, словно его вывели на чистую воду. «А что, если взять, да и брякнуть, как оно на самом деле. В красках расписать», — закружилось в голове.
Митька не отставал.
— Не томи, рассказывай!
От выпитого телу стало жарко и спокойно.
— «Гори, гори, моя манда!» — ни с того ни с сего пропела девица.
Все заржали.
Толику враз полегчало: ничего не узнают, не отгадают одиноких мук, неистового и горького желания, что горело внутри пуще водки.
— Пронесло! — усмехнулся про себя.
— Вчера к другу заходил, пьет запоем, к другому пошел — тоже пьет, а третий с матерью пьет:, - Митька звал всех в разговор.
— Тебя послушать, так, словно участковый по всем домам носишься и проверяешь, — налетела девица, — ладно бы сам не пил!
— Народ спивается!
— Ой, только не надо о народе, пьет, значит есть еще запал, значит живой еще! Значит, фантазию имеет пить! И веру, что все образуется!
— По твоему судить, так в Европе и в Америке, если не пьют, так все без фантазий?
— Во-первых, — девка аж на ноги вскочила, — пьют, а, во-вторых, там много фантазии для жизни не надо.
— Митя, давай выпьем! — Толик встал с поднятым стаканом, — кто в нашей стране не пьет? Подлецы не пьют! Так не будем же ими!
Все вскочили и, приветствуя тост, загоготали.
— Не будем, не будем!
