Он шел ей навстречу. Высокий, красивый, рубашка-апаш открывала сильную шею, джинсовые ноги казались бесконечно длинными. А она шла за Ксанкиными впечатлениями.
Он резко шагнул влево и оказался напротив нее, красавец-мужчина, распахнувший руки. И она безбоязненно вошла в них. Он повел ее в тот отросток аллеи, в который она вбегала с ведром и совочком.
Да! Да! Там можно было копать, а на аллее нельзя. А она любили это слово «копать». Первый произнесенный ею в жизни глагол. Мама спрашивала папу: «Если искать знаки судьбы, то что бы это значило?» Мама ей рассказывала об этом уже потом, когда она подросла и знать не знала, что болтала на самой зорьке жизни. «Может, будешь агрономом? – размышляла мама. – Хотя, что называется, ни с какой стороны… Или археологом… Это уже чуть ближе… Есть момент исследования. Это может быть от папы». Но потом забылось. Все. И слово, и мамины поиски знаков судьбы.
Сейчас же она шла в отросток аллеи. И некто чужой и сильный крепко держал ее за плечи. В какую-то минуту ее охватил страх. Когда она повернула голову и увидела его профиль. Жесткий? Жестокий? И рванулась вбок. И ей было сказано так, что сердце стало умирать от ужаса: «Нишкни, сопелка. Хуже будет». Тут она уже рванулась изо всей силы. Но он так дернул ее за руку, что она почувствовала: рука оторвалась и висит в мешке кожи, а боль стала главной и рвалась из горла криком. И тут ее бросили на землю, головой она ударилась о край бывшего круга и уже ничего не помнила.
Очнулась от невыносимой боли всюду. Тело – сплошная боль. Кто-то нежно держал ее голову на коленях и шептал: «Успокойся, девочка! Все будет хорошо!»
«Эта сволочь загнал в нее горлышко бутылки», – услышала она. И потеряла сознание на пять лет.
Сон был такой четкий, такой ясный. В нем была режущая боль, кровь, хлеставшая из нее, и сознание, что она сама «вошла в руки».
Значит, не было никакой аварии.
Авария была у папы с мамой. Они мчались на машине к ней в больницу? Или, наоборот, возвращались, оставив ее, полумертвую и растерзанную? У них один год смерти. Один ли? В памяти возникает табличка. Папина дата то ли залеплена, то ли соскоблена. Вопросы, как стрелы, пущенные наугад, вонзаются куда ни попадя. Тело болит остро, будто вспомнило ту боль.
Этот человек – человек ли? Да, рука оторвалась и была, как в мешке. Она закричала, и он бросил ее на землю. Пальцами она хватала мягкий парковый грунт, который так любила копать. Больше ничего. Тьма.
