«Тебе это уже не по зубам, – говорила она себе, но тут же сплевывала эти слова. – Не имеешь права. По зубам! По зубам!»
Что-что, а зубы на самом деле были вполне. Все свои, чуть сточенные – ну так как же иначе? Столько перегрызть, перемолоть всего. Какое-то время они еще выдюжат.
Аля же вносила свою лепту в подготовку к выписке Оли. Но не только в платье, в кружевном лифчике и в бигудях, которыми она накручивала по утрам Олины волосы, было дело. К вечеру бигуди снимались, и Аля требовала, чтобы Оля провожала ее до самых ворот больницы. Она вела Олю гордо, не подозревая, что случаи превращения много раз описаны. И превращение замарашки в красавицу – сказочный штамп, не ею придуманный. Аля была уверена, что в случае локонов Оли она – единственная. Автор и исполнитель. О скудость школьного образования! О тщета искусств, драматических и балетных! О повторяемость идей!
Они шли по дорожке между лавочек, на которых сидели ходячие больные. Это сильно сказано – «сидели ходячие», но было именно так. И сидячие ходячие все знали про Олю и пялились на нее с невероятной жадностью эгоистов, желающих побороть свои инфаркты и раки и вот так же красиво и гордо потом пройти, как эта девчонка, которая столько лет была вообще мертвой (а какой же еще, если без понятия, где ты и кто ты), а сейчас идет вся такая фа-фа-ля-ля, будто и не было ничего. И сидячие ходячие впитывали, всасывали из этой тоненькой девушки силу, благословляя ее от всей души, ибо это было лично направленное (в смысле – на себя) благословение. Разве мой инфаркт, инсульт, рак, мои камни в почках, мое прободение и мой поломавшийся позвоночник можно сравнить с ее смертью, а значит, и я пойду так же… Пойду! Смогу!
Могла ли Оля подозревать силу воздействия своего выздоровления на народ? Ни боже мой! Она просто провожала Алю до калитки и еще какое-то время стояла, удивляясь идущим мимо молодым, громко говорящим по блестящему телефону, и всем другим людям, у которых жизнь не прерывалась, а значит, они были другими. Не прерванными. От этой отделенности, непохожести (вечной, навсегдашней) сжималось сердце. Но почему-то никогда не возникало мысли, где бы она была сейчас, не случись той аварии. Мысль не то что не приходила в голову, она, возникнув, тут же растворялась, столкнувшись с некоей большей силой ли, субстанцией, с чем-то таким, от чего Оля забывала о ней сразу и как бы навсегда. И единственным оставалось то, что она стоит у ворот, а люди идут. Иные люди.
