– Вернусь на родину, а там посмотрим, – неопределенно ответил Николай.
– Слушай, Молот, – Куликов шмыгнул носом. – Мне все равно, куда ехать. У меня ни кола ни двора. Квартиру материну и ту, суки, отобрали. В общем, я в данный момент бомж. Возьми меня с собой.
– Куда? – Щукин внимательно посмотрел на собеседника. – Я, Кулик, и сам еще не знаю, где обоснуюсь.
– Да я не о том… – Юрий вновь начал теребить кончик носа. – Может быть, познакомишь меня с кем-нибудь. А если нет, так я сам что-нибудь придумаю. И в дороге веселее будет.
– Да хрен с тобой. Поехали. Мне-то какая разница? – пожал плечами Николай и, подхватив с земли убогие пожитки, отправился в сторону вокзала. Куликов засеменил следом.
Проблем с билетами не было никаких. Освобождение Щукина совпало с тем периодом в стране, когда население вплотную подошло к той грани бедности, за которой начинается нищета. Не удивительно, что многие не могли себе позволить навещать родных, близких и друзей, живущих в других городах. Большинство пассажиров железнодорожных линий представляли тогда только зарождавшийся средний класс. Причем все эти «зародыши» были выходцами из среды так называемых «новых русских» – мелкие сошки, безымянные подручные, а то и просто «шестерки». Вот с одним из таких субъектов и столкнулись в вагоне-ресторане Щукин с Куликовым.
Юрий в тот вечер здорово выпил. Раскачиваясь по большой амплитуде в такт движению вагона, Куликов рассуждал о превратностях судьбы, вопя на весь ресторан и приправляя свою речь отборнейшим матом и тюремным жаргоном. Щукин, привыкнув за два дня, не обращал на его вопли никакого внимания, увлекшись разговором со своей соседкой по столику. Впрочем, девушка постоянно отвлекалась от беседы, глядя на Куликова широко раскрытыми от удивления и испуга глазами. Наконец Николай не выдержал.
– Слушай, Кулик, базарь потише, – слегка поморщившись, проговорил он и несильно пнул ногой распоясавшегося приятеля. – Уши уже от тебя пухнут.
И в этот момент Щукин получил поддержку, которой не ожидал. Какой-то расфуфыренный боров, сидевший за столиком позади Куликова и соривший деньгами в меру своих гоблиновских возможностей, резко обернулся к Юрию.
– В натуре, пидор, пасть свою захлопни, – вызывающе проговорил он.
В следующую секунду он уже орал благим матом, сползая со стула под стол и зажимая рукой колотую рану в правом плече, почти у основания шеи. Никто в вагоне даже не успел понять, что произошло. Лишь Щукин увидел, как взбешенный замечанием гоблина Куликов выдернул откуда-то из рукава финку. Николаю помешал стол, остановить удар он не смог. Всей его реакции и свободного пространства хватило лишь на то, чтобы слегка отклонить руку Куликова. Но второй удар бывшему зэку он нанести не дал. Перевалившись через столик, Николай перехватил занесенную руку и болевым приемом заставил Куликова выпустить нож…
