— А Сонина статья? — неуверенно напомнил Вася уже в прихожей.
— Ах, да!
Катя совсем забыла… Ссылаться на склероз было преждевременно, и она сослалась на «Вечернюю серенаду» Шуберта: фортепианное творчество Сони отвлекло-де от творчества литературного. Ее фантазия мгновенно подсовывала нужные аргументы.
Соня залилась клюквенным морсом той же кондиции, каким заливался Вася. И сомневающейся походкой отправилась за статьей. Пока она отсутствовала, Анастасия Петровна, взглядом испросив Васиного разрешения, пригласила Катю «как-нибудь заходить».
— С Александром Степановичем заходите. И с мамой. Она все такая же… очаровательная?
Вопрос прозвучал тихо и грустно: члены Васиного семейства внешним очарованием похвастаться не могли. «Так вот, где-нибудь на Севере, в непогоду, — подумала Катя, — произносят: „А на юге сейчас тепло!“»
Соня, вобрав длинную, как у отца, шею в плечи, принесла тетрадь выгоревшего бледно-зеленого цвета.
«Как дружили в „Могучей кучке“», — пробежала глазами Катя.
— Мы это напечатаем, — сказала она. Будто школьный журнал издавался печатным способом.
— Пришла беда — отворяй ворота! — пробормотал самому себе Александр Степанович, входя в калитку, поскольку «отворить ворота» он бы не смог, если б даже и захотел: их в дачном заборе не было.
Юлия Александровна задержалась на работе. И он пригласил Катю в наизусть заученную ими прогулку, о которой говорил.
— Это не путешествие по местам моей боевой славы, но, я бы сказал, путешествие по местам Васиной верности.
В рецензиях на малининские научные труды неизменно подчеркивалось, что они посвящены нравственной теме и проникают в нее глубоко.
— Я не водолаз, чтобы глубоко проникать! — сердился Александр Степанович. — Если проникаю по-своему, уже предостаточно.
Но главным образом его раздражала первая часть похвалы. Он был уверен, что никакой «темы нравственности» не существует, ибо нравственность всеобъемлюща.
— Неужели можно вообразить, что тот, кто безнравственно ведет себя под крышей родного дома, по отношению, допустим, к матери, будет высоконравственным в заводском цехе, на сельском поле или на поле боя?
Каждого педагога Александр Степанович считал проповедником. Но лишь в том случае, если сам он жил и поступал согласно своим воспитательным проповедям.
Вася Кульков, по убеждению Александра Степановича, жил и поступал именно так. Катя страстно разделяла это убеждение дедушки.
— Воспевать верность, неразрывность дружеских уз — почтеннейшее занятие. Но подкрепить эти воспевания собственными поступками — еще более почтенное и более трудное! — в очередной раз сказал Александр Степанович внучке, когда они через сосняк брели тем самым памятным путем на поляну, окруженную березами, искусно сочетавшими гигантский рост с женственностью и изяществом.
