На первом допросе фашистский офицер задавал простые вопросы: твоя фамилия, твое имя, год рождения, где отец и мать, чем они занимаются? Потом он сказал: «Сейчас ты пойдешь и уберешь комнату для пыток. Посмотри хорошенько на скамейку, может, она и тебе завтра пригодится?» Дали мне ведро с водой, веник, тряпку и повели…
Там я увидел страшную картину: посреди комнаты стояла широкая скамейка с прибитыми ремнями. Три ремня, чтобы привязать человека за шею, за поясницу и за ноги. В углу стояли толстые березовые палки и ведро с водой, вода была красная. На полу стояли лужи крови, мочи и так далее.
Одного ведра воды мне не хватило, чтобы убрать до чистоты. Я носил и носил воду.
Утром офицер позвал меня:
— Где оружие? С кем из подпольщиков держишь связь? Какие получал задания? — вопросы сыпались один за другим, как удары палок.
Я отговаривался, что ничего не знаю, что еще маленький, а на поле собирал мерзлую картошку, а не оружие.
— В погреб его, — приказал офицер солдату.
Меня спустили в погреб с холодной водой. Перед этим показали партизана, которого только что вытащили оттуда. Он не выдержал пыток и повесился, а сейчас лежал на улице под красным одеялом.
Воды было по горло. Я чувствовал, как бьется мое сердце и кровь, как кровь согревает воду вокруг моего тела. Мысль была такая: не потерять бы сознание.
Следующий вопрос: ствол пистолета наставлен в мое ухо, выстрел треснула сухая половица. Выстрелили в пол! Удар палкой по шейному позвонку, падаю… Надо мной кто-то стоит большой и тяжелый, от него пахнет колбасой и хлебом. Меня тошнит, а рвать нечем. Слышу: «Сейчас вылижешь языком то, что от тебя на полу».
Ночью не засыпал от боли, а терял сознание. То мне казалось, что я стою на школьной линейке и учительница Любовь Ивановна Лашкевич говорит: «Осенью придете в пятый класс, а сейчас до свидания, ребята. За лето подрастете все. Вася Бойкачев сейчас самый маленький, а станет самым большим». Любовь Ивановна улыбается…
То вдруг мы с отцом в поле, ищем наших убитых солдат. Отец где-то впереди, а я нахожу под сосной человека… Не человека, а то, что осталось от него… И он просит: «У меня нет ног, у меня нет руку, пристрели, сынок». В ужасе я бегу и зову отца…
Старик, который лежит рядом со мной, будит меня:
— Не кричи, сынок.
— А что я кричу?..
— Ты просишь, чтобы я тебя пристрелил…
«А на мне даже косыночки нет…»
Надя Горбачева — 7 лет.
Сейчас — работник телевидения.
Живет в Минске.
Как уходил отец на фронт, я не помню. Видно, нас, детей, пощадили, не сказали. Он отвел утром нас с сестрой в детский сад. Все было, как всегда. Вечером мы, конечно, заметили, что отца нет, но мама успокоила, что он скоро вернется.
