Уже не помню, какие это шли сутки в дороге, состав начали бомбить. В моем вагоне сорвало только крышу. Я был не один, а с дружком Гришкой, ему, как и мне, десять лет, до войны мы учились в одном классе. С первых минут, как нас стали бомбить, мы держались друг за дружку, чтобы не потеряться. Когда сорвало крышу, решили вылезть из вагона через верх и бежать.
В лесу было темно, и мы отчетливо видели, как горел состав, он горел одним большим костром. Всю ночь шли, утром вышли к какой-то деревне, но деревни не было; стояли одни белые печи. Мы искали что-нибудь поесть, но печи стояли пустые и холодные. Пошли дальше. К вечеру опять наткнулись на потухшее пожарище и пустые печи. Шли, шли. Гриша вдруг упал и умер, у него остановилось сердце. Всю ночь я просидел над ним, ждал утро. Утром вырыл руками ямочку и похоронил Гришу. Хотел запомнить это место, но как ты запомнишь, если все кругом незнакомое.
Иду, и от голода кружится голова. Вдруг слышу: «Стой! Мальчик, куда идешь?» Я спросил: «Кто вы такие?» Они говорят: «Мы свои, партизаны». От них я узнал, что нахожусь в Витебской области, попал в Алексеевскую партизанскую бригаду.
Когда окреп немного, стал проситься воевать. Надо мной весело подшучивали и отправляли помогать на кухне. Но случилось такое, что три раза отправляли в разведку людей, и они не возвращались. После третьего раза командир отряда построил всех и сказал:
— В четвертый раз посылать сам не могу. Пойдут добровольцы…
Я стоял во второй шеренге, услышал:
— Кто — добровольцы? — и тяну, как в школе, руку вверх.
А фуфайка у меня была длинная, рукава болтались по земле. Поднимаю руку, а ее не видно, рукава висят, я из них вылезти не могу. Но командир заметил и говорит:
— Выходите.
Сделал я шаг вперед.
— Сынок… — сказал мне командир, и у него покатились слезы.
Дали мне торбочку, старую ушанку, одно ухо у нее было оторвано.
Как только вышел из партизанской зоны, обратил внимание на три густых кудрявых сосны. Острожно присмотрелся и заметил, что там сидят немецкие снайперы. Любого, кто выходил из леса, они «снимали». От снайпера не уйдешь, ну, а появился на опушке мальчик, да еще с торбочкой, трогать не стали.
Вернулся в отряд и доложил командиру, что в соснах сидят немецкие снайперы. Ночью мы их взяли без единого выстрела и живьем привели в отряд. Это была моя первая разведка.
В конце сорок третьего в деревне Старые Челнышки Бешенковичского района меня эсэсовцы словили, били шомполами, били ногами в кованых сапогах. Растаптывали на полу. После пыток вытащили на улицу и облили водой. Это было зимой, я покрылся ледяной кровавой коркой. До моего сознания не доходило, что за стук я слышу над собой. Сооружали виселицу. Я видел ее, когда меня подняли и поставили на колодку.
