Последние свидетели | страница 15



«У меня сердце болит…»

Анна Можейко — 7 лет.

Сейчас — зубной врач.

Живет в Бобруйске.

Трудно сегодня поверить, но в семь лет я запомнила больше, чем в десять. Особенно первые дни войны запомнила. Бегут все…У кого вещи, а у нашей бабушки все руки заняты детьми. И тут говорят, что нас окружили немцы. Взрослые стали закапывать вещи, кто бросать. А у меня была кукла и две маленькие тарелочки. Я тарелочки закопала, а куклу закапывать не хочу, не могу с ней расстаться. Рядом тоже маленький мальчик бежал, он одной рукой держался за мамину юбку, а в другой у него была собачка. Когда нас начали бомбить, он стал бледный-бледный и схватился за сердце: «У меня сердце болит…» Потом бросился в моей бабушке: «Бабушка, помолитесь богу, чтобы нас не убили!» Она плачет, и собачка его плачет. Моя бабушка никогда не молилась, а тут стала молиться: «Господи, где ты, если дети так страдают?..»

«Только мамин крик слышала…»

Лида Погоржельская — 7 лет.

Сейчас — кандидат сельскохозяйственных наук.

Живет в Минске.

В первый день войны мы были подняты мамой рано утром, и мама сказала: «Война!» И мы стали собираться в дорогу. Еще страха не было. Мы смотрели а папу, папа наш был спокойный. Он был партийный работник. Каждому, сказал маме, надо взять с собой что-нибудь. Я ничего не сообразила взять, а сестра младшая захватила куклу. Мама взяла на руки нашего маленького братика. Папа догнал нас уже в пути…

Когда папа нас догнал, мы немного успокоились. Папа у нас в семье был главный, потому что мама была очень молодая, она в шестнадцать лет вышла замуж. Она не умела даже готовить. А папа был сирота, он все умел. Я помню, как мы любили, когда у папы было время и он мог что-нибудь вкусное нам приготовить. Это был праздник. Мне и сейчас кажется, что нет ничего вкуснее манки, которую варил папа. И вот сколько мы ехали без него, столько мы его ждали. От Кобрина, где жили. мы отъехали немного. Обоз был большой, и ехали медленно.

Встретили колонну каких-то военных. Я только помню, что он ехали из Бреста, ехали на лошадях и были одеты в новенькую красноармейскую форму. Никто не догадался, что это диверсанты. Папа вышел им навстречу, и я услышала мамин крик… Выстрела я не слышала… Только мамин крик слышала… Я помню, что эти военные даже не слезали со своих лошадей… Когда мама закричала, я побежала… Все куда-то побежали… Я бежала, пока не запуталась и не упала в высокой ржи…

До вечера кони стояли, ждали. А мы все вернулись на прежнее место, когда темнеть начало. Помню, как взрослые копали яму… Как потом нас с сестренкой подталкивали: «Идите… Попрощайтесь с отцом…» Я прошла два шага, а дальше идти не смогла… Села на землю… А сестренка рядом со мной… Братик спал, он был совсем маленький. Он ничего не понимал… А мама наша лежала на телеге без сознания, нас к ней не пускали…