Прощание носило несколько нервный характер. Завершалась глобальная, великолепно скоординированная операция, принесшая обеим сторонам фантастические барыши. Еще существовала линия связи через Прибалтику, удерживаемая „железными гренадерами“ фон дер Гольца, но иллюзий уже ни у кого не было. Даже фон дер Гольц в таких условиях не мог удержаться.
Будущее Германии и се судьба виделись в тусклом, но весьма мрачном свете. Еще более неопределенной выглядела судьба большевиков, Что они смогут сделать, лишенные немецкой поддержки? Немцы проделали гигантскую работу, срывая все попытки организованного выступления против большевиков каких-либо сил ошеломленного русского общества, эффективно разрушив, в частности, зарождающийся мощный союз Донского и Кубанского казачества с Добровольческой армией.
Немцы, однако, намеревались терпеть эту банду в Кремле только до окончания воины, которую они все-таки надеялись завершить если не победой, то вполне приемлемым миром. С другой стороны, в Кремле уже имели гарантии от Либкнехта и Люксембург, что Германия не сегодня-завтра будет сброшена в ту же пропасть, что и Россия. Поэтому план бегства в Германию (а там, мол, посмотрим!) оставался почти неизменным. Отработанный еще в 1917 году, он предполагал почти мистически быстрое исчезновение и уже дважды чуть не был приведен в действие. Первый раз, когда после убийства немецкого посла Мирбаха ожидался захват немцами Москвы, поскольку совершенно справедливо считалось, что терпению немцев пришел конец. Второй когда стало известно о высадке англичан в Архангельске, так как никаких сил для противодействия им не было. Но англичане, не ведая, какую панику они вызвали в Кремле, наступать никуда не собирались. Их задачей было взять под контроль горы оружия, накопившиеся за годы войны в Архангельском порту, из-за опасения, что большевики передадут это оружие немцам. Теперь, в третий раз, был объявлен „предупредительный период“, поскольку обстановка после ухода немцев была непрогнозируемой.
Немецкий консул, как и положено дипломату, перед отъездом выразил Зиновьеву сожаление, что наступил конец столь плодотворному сотрудничеству, каковое имело место между правительствами Германии и РСФСР за истекший год.
Нахальный Зиновьев, не считая нужным держаться в рамках дипломатического этикета, которого он и не знал, ответил консулу на языке херсонских лавочников, некогда давших главе Коминтерна начальное революционное образование: „Чего там сожалеть! Вы столько нахапали по Брестскому миру, что могли бы быть и довольны!“.
