Итак, в 321 году император Константин объявил воскресенье государственным днем богопоклонения. Это был первый закон о воскресном дне, нашедший свое документальное воплощение. При императоре Феодосии христианство стало официальной государственной религией, и в средние века этот всемогущий союз Церкви и государства начал преследовать всех, кто не был согласен с его политикой и религиозными воззрениями.
Наблюдается ли что-нибудь подобное в современной Америке? Можно ли назвать какое-либо религиозное движение, ищущее союза Церкви и государства? Америка пресытилась вседозволенностью и безнравственностью, царившими в шестидесятые годы, и даже вчерашняя «золотая молодежь» научилась уважать закон и порядок. Америка устала и от безбожного гуманизма семидесятых. Сегодня мы не хотим, чтобы наших детей учили атеизму: мы желаем, чтобы в школах ввели обязательную молитву.
Поверьте, я от всего сердца приветствую эти важные реформы, но не слишком ли далеко мы заходим? Многие считают, что, до тех пор пока государство не покровительствует какой-то отдельной Церкви, все прекрасно. С точки зрения этих людей, отделение Церкви от государства только то и означает, что государство не оказывает поддержки никакой конфессии. Все это звучит хорошо, и такие попытки у нас уже имели место.
Когда-то в Мэриленде было основано поселение, ставшее убежищем для гонимых католиков, однако там радушно принимали христиан всех исповеданий. Законодательное собрание в 1649 году приняло закон о веротерпимости, согласно которому все, кто исповедует веру в Иисуса, должны находить в Мэриленде радушный прием и не испытывать никаких ограничений. Но даже этот закон, несмотря на всю его искренность, стал причиной религиозных гонений, поскольку для нехристиан никакой свободы вообще не предусматривалось, а потому те, кто не верил в учение о Троице, подлежали смертной казни.
Опять гонение; и так бывает всякий раз, когда вера становится законом. Помните марш на Вашингтон, проходивший под девизом «Вашингтон для Иисуса»? Меня пригласил участвовать в нем руководитель девятнадцати уважаемых телепроповедников, причем с некоторыми из них я был знаком лично. Я не принял приглашения. Почему? Во всей этой идее было много хорошего и похвального, и вдобавок она отвечала нашим крайним нуждам. Просить нацию о том, чтобы она молилась — что в этом плохого?
Да, все задуманное было достойно всяческих похвал, но заметьте: это был марш не на Питтсбург или Лос-Анджелес, а на Вашингтон. Митинг должен был состояться на ступенях Капитолийского холма, перед зданиями, в которых работают наши законодательные органы, причем на нем должны были присутствовать некоторые из самих законодателей, обещавших оказать юридическую поддержку требованиям собравшихся.
